– Конечно это сложно всегда идти на риск, потому, что нет выбора, и людям больше не от кого ждать помощи. Но одно дело теория, и совсем другое практика. А практиковать я больше не смогу, – почти шепотом произнес Северский, и продолжил, – практика теперь ваша прерогатива, вы теперь настоящий хирург, и если бы вы были моим сыном, я бы вами гордился. Мне не довелось присутствовать на ваших операциях, но Илья Петрович очень лестно отзывался о вас. Я очень хочу, чтобы вы и дальше развивали свой талант.
– Спасибо, Иван Николаевич за вашу высокую оценку, но я не считаю себя гением, просто так сложились обстоятельства, и кто-то свыше помог мне их преодолеть. Вы знаете, – после небольшой паузы продолжил Антонов, – мне иногда кажется, что это не я проводил операции, а кто-то незримый моими руками. Я знаю, это звучит нелепо, но все было именно так.
– Скромность вас еще больше украшает, молодой человек. Как бы я был счастлив, если бы у меня был такой сын. В вас есть что-то, что напоминает мне ее, какие-то неуловимые черты, природный магнетизм, который притягивает людей и уже никогда не отпускает, – объяснял Северский, скорее себе, чем Антонову.
– Я не понял, о ком вы говорите, Иван Николаевич, – перебил его размышления Роман.
– Ах, да, – как будто вспомнив о нем, остановился Северский, – простите ради Бога, старею, сам с собой начинаю вступать в полемику. Это я так, вспомнил былое. Как вас там, в лесу с девочкой, увидел, так каждую ночь Лиля стала сниться, жена моя. Ну, не буду вас задерживать, вы торопились куда-то. И сам резко развернувшись, почти бегом, пошел по коридору к выходу.
Антонов так и остался стоять с полуоткрытым ртом. Что имел в виду, этот странный хирург он не понял. Да и ход его мыслей нарушил Тихомиров вдруг появившийся из неоткуда:
– Здоров! Протянул он ему больную руку.
Антонов пожал ее чуть выше запястья:
– Как дела? Пойдем в перевязочную, посмотрим на результат работы. Сам как думаешь, получилось? Потянул его за локоть Роман.
– Если честно, то мне очень страшно, – остановился на полпути Андрей, – отек спал, ткани вокруг розовые, значит, палец приживется, но вот смогу ли я им работать, пока не знаю.
– Ты прости меня, если я сделал, что-то неправильно, или плохо. Я ведь не могу дать тебе стопроцентной гарантии, – посмотрев в глаза Тихомирову, произнес Антонов.
– Ты все сделал правильно, я смотрел за твоей работой. Лучший хирург, даже с большим стажем, едва ли сделал бы лучше. Андрей помолчал несколько секунд и продолжил, – Это моя судьба. Не знаю, уж за что она меня наказывает всю жизнь. Чем я провинился? Или предки мои? Но у меня есть еще одно дело, и я хочу его сделать. Не знаю только, успею ли, а теперь еще и смогу ли? – с грустью произнес он.
