Закинув нас в больницу, Арсений увез Кирилла в гостиницу собираться. Я заходила в палату с замиранием сердца, боясь опять услышать вчерашние мамины извинения не понятно за что и не сдержать от этого эмоций. Но когда мы пришли, мама спала. Отчим встал над ее кроватью и какое-то время смотрел, как и я, на болезненно бледное осунувшееся лицо. Мои глаза защипало, и я их потерла, чтобы хоть пальцами остановить требующие выхода слезы. Дядя Максим тяжело вздохнул и, прошептав мне «нужно сделать несколько звонков», вышел из палаты.
Я же, тихонько переставив стул к самой кровати, уселась, положив руку рядом с маминой ладонью, но не прикасаясь, чтобы не разбудить. Глядя на маму – такую, как сейчас, я изо всех сил представляла ее полной жизни, привычно хрупко-красивой, сияющей радостной улыбкой в окружении ее любимых цветов или угощающей нас своим очередным кулинарным творением. Как она стоит, чуть склонив голову набок, и ожидает нашей реакции. Кстати, Сенька всегда выражал свои восторги ее стряпней особенно бурно, забавно мыча и закатывая глаза… и тогда я даже готова была смеяться над его гримасами.
Момент, когда мама открыла глаза, я пропустила и спохватилась, только заметив, как катится слезинка по ее виску. Мама беззвучно произнесла мое имя, и я глупо закивала, будто это нуждалось в подтверждении.
– Мам, привет! – сглотнув, выдавила я. – Не плачь, пожалуйста. Все ведь уже хорошо. А будет еще лучше.
Я схватила ее руку и, наклонившись, прижала к лицу, тараторя без остановки и про центр, куда мы поедем, и про новое лечение, и про цветы ее, и еще бог знает про что, лишь бы не раскиснуть самой. Но жжение в глазах становилось все ощутимее, в горле медленно, но неуклонно рос сухой ком, а нос предательски шмыгал. Мама в этот раз не пыталась говорить, а только слушала меня, глядя так, будто гладила глазами. И я была безумно рада, что она ведет себя именно так. Сейчас не время для чрезмерных эмоций или каких-то откровений. В чем бы я или она ни считали себя повинными, мы можем выяснить это в более подходящее время.
Дверь тихо открылась, и вошел дядя Максим. Увидев нас с мамой, он взглянул на нее с нежностью, а на меня с легкой настороженностью, словно сторожевой пес, оценивающий степень проблем, которые могу доставить. Хоть меня и царапнуло, но я постаралась этого не показать.
– Машина будет через десять минут, девочки, – сказал он.
2. Глава 24
Арсений
Васька вылетела из дома, одетая в легкий экстравагантный комбинезон, практически цвета хаки, но почему-то с золотистым отливом, и я тут почувствовал, что начинаю злиться. Нет, я все понимаю: днем уже жара, но в такую рань для нее еще очень прохладно, а она вырядилась… бестолочь! Красиво, не спорю, цвет высвечивал ее успевшую чуть загореть кожу, буквально магнитом притягивая к ней глаза. А сама ткань, будто издеваясь надо мной, чувственно льнула к ее изгибам, заставляя ощущать голод по таким желанным прикосновениям еще острее. Вот я и дожил до того, что завидую тряпке, потому что она может нахально обвивать и липнуть к Васькиному телу, а я нет. И это возвращало к насущному вопросу – для кого так выпендриваться? Очень хочется ей, чтобы какие-нибудь озабоченные врачи и медбратья глазами облизывали? Хотя… ее во что ни одень, хоть в мешок с дырками, а результат не сильно будет отличаться. В зеркало заднего вида я на секунду позволил себе полюбоваться, как шелк мягко, почти любовно облегает ее грудь. Вот за что мне это? Ладно, знаю, что есть за что.
