Потом была гостиничная свежесть постели, и снова он и я… И все то, что мы упустили за эти годы, пока жили – существовали! - вдали друг от друга. Затем лежали – обессиленные, переполненные друг другом – и я бездумно смотрела через огромное – от пола до потолка – окно, как на родной город опускается вечер, вычерчивая контуры Старого Города, выделяя на темном небе острые шпили старинных церквей.
- Ликусь… - Артем гладил меня по животу, затем принялся накручивать на палец длинный темный локон так же, как любил делать, когда мы еще были вместе. Снова и снова повторял эти движения – гладил и накручивал - словно забирая положенное ему за эти годы, когда недогладил и недокрутил.
Недолюбил.
- Ликусь, нам надо серьезно поговорить! Спокойно и без взаимных упреков. Прошу тебя, пообещай, что выслушаешь. Все, что я скажу, от начала до конца, а уж потом начнешь вредничать…
Усмехнулась.
- Не могу тебе такого пообещать… Это, знаешь ли, противоречит моей натуре!
А сама тем временем думала... Как же хорошо лежать головой на голом его животе, когда все мое тело словно арфа, струны которой все еще звенят – довольные, уверенные – будто бы под рукой умелого музыканта. Зачем портить это чудесное чувство какими-то разговорами?! Но раз уж он хочет…
- Так и быть, постараюсь!
- Уже лучше, - отозвался Артем. – Намного, намного лучше! - Уверена, улыбнулся. - Мы должны серьезно поговорить о том, что произошло пять лет назад.
Конечно же, о чем еще?!
- Хорошо, - кивнула, затылком чувствуя жар, идущий от его живота. - Раз надо, то поговорим.
- Я этого не делал, Ликусь! Погоди же ты, не дергайся!..
- Я и не дергаюсь.
- Послушай меня внимательно! В нашей квартире в тот день ты видела не меня.
Взял мою застывшую за руку, поцеловал каждый палец – от мизинца до большого. Я смотрела на свою ладонь. В его руке она казалась маленькой, с поблескивающим на серебристом лаке ногтей отражением небольшой прикроватной лампы под коричневым абажуром – единственной, которую мы включили, чтобы свет не мешал мне смотреть на темнеющее небо с шестнадцатого этажа.
Настроение – такое чудесное, такое умиротворенное – стремительно портилось. Терпеть не могу… Ненавижу, когда мне врут!
Почему-то я ожидала, что он скажет что-то вроде: «Прости меня, Ликусь, я был полнейшим идиотом! Молодым и глупым, поэтому повелся на сиськи третьего размера и блондинистые волосы. Я до сих пор не могу понять, что на меня нашло. Но за это я получил в полной мере, хуже не бывает! Что может быть хуже, чем прожить все эти годы без тебя?»
Может, не столь патетично, но что-то в этом духе. Наверное, я бы даже его простила. Не сразу, а когда-нибудь… Простила бы, после чего мы подумали, как нам быть дальше.
А сейчас…
- Слушай, Савицкий, - отобрала у него руку. Села. – Ты меня все так же за дуру держишь, как и пять лет назад?
- Это была наведенная иллюзия, Ликусь! Очень, очень умелая, – он лежал и смотрел на меня, совершенный в своей наготе. – В тот день я был у моего отца. В его доме, Ликусь, а не с какой-то девицей…
- Ну, конечно же!..
- Кто-то проник в нашу квартиру и снял защиту. Он уже знал, что ты вернешься раньше времени. Давно следил за тобой, вот и устроил… особое представление специально для тебя. Ему очень сильно надо было нас разлучить, поэтому он очень сильно постарался.
Замолчал. Да и я не проронила ни слова.
- Кому-то мы были как кость в горле!.. Ты и я, и наша любовь. Уже тогда мы были слишком сильны, - добавил Артем. - Представь, что могло выйти, если бы мы остались вместе!
