***
Я начинаю оступаться. Так ребенок внутри меня, не взрослея, становился сразу старым. Мир качнулся палубой крейсера при бортовом залпе. Дорога из желтого кирпича привела в город, вымощенный золотом во тьме, но в гостиничном номере покойник. Меня встречали на въезде в Пулково у второго шлагбаума. Меня увозили в Емельяново и в Толмачёво, а я не чувствовал вообще ничего. Смотрел в лес. Я не чувствовал кожаного салона под ладонями – руки онемели. В номерах отелей на меня смотрело ледяное шампанское, и я лил его не в себя, а на лицо, чтобы протрезветь.
Я пустой, будто Иордан в июле. Где мой дождь? Наполните немного. Лейте уже хоть воск.
Я накручивал спагетти на вилку, пытаясь раскрутить себя. Твердил: «Вполне возможно, что иначе никак». Тем более людей не воскрешают, и есть вещи, которые нужно пережить. Просто пережить, то есть никаких секретов преодоления тут нет. Молись, чтобы тебя поддержали и вытерпели те, кто не прочувствовал того же.
***
С бутылкой рома вдали от бед. Напиваюсь до комы, страдая, что во мне из положительного только резус-фактор. Зарекаюсь, что ближайшие дни не смогу, но к вечеру абсистентный синдром берет за горло, и снимаю его я новой бутылкой рома. Курю на балконе и пересчитываю этажи дома напротив. То ли двадцать два, то ли двадцать три – каждый раз выходит по-разному. Напиваюсь, чтобы не беситься от чужой глупости. Напиваюсь, чтобы не глупить самому.
***
Жизнь циклична. В конце марта двадцатого года Лильен родила дочь, которую мы решили назвать Ариадной. Я прорвался на роды, несмотря на начинавшуюся пандемию и запрет самой роженицы. Многие женщины оказались бы рады такой поддержке, но милее я снова не стал. Злость сдавливала меня. Я чувствовал себя, как в автозаке после митинга: настоящее тесно, будущее сомнительно.
Сам дьявол бы не разобрался, за что я так ценил Лильен. Может, дело было в черных волосах? А может, в ее таинственности? Или мы так сильно похожи, что нас это пугает? Или включился инстинкт? Она родила мне дочь, а это уже не шутки. Тем более, что я всегда мечтал именно о девочке. Я видел прекрасных женщин, и знал, что с ними делать, а сильных примеров проявления стойкости и веры среди мужчин почти не попадалось. Более того, моя собственная чуткая натура была чужда всему грубому, а девочки – это нежность.
Не помню, как мы докатали весенний сезон. Выступали на чьих-то разогревах, спорили, не спали сутками. В июне меня выставили из университета прямо накануне защиты диплома. И до сих пор считаю, что несправедливо. В тот момент я вдруг понял, насколько не гожусь для семейной жизни. Возможно, меня дожала постоянно отвергавшая моё тепло Лильен. Даже дочь я видел крайне редко. И то, что я не мог никак объяснить такого отношения, меня пугало. У меня началась послеродовая депрессия. Забавно, ведь рожал не я.
Так, мы дошли до пустошей Горгорота. От Ородруина нас отделяют лишь Мёртвыетопи. Легкая передышка.
***
У меня польские корни, и в июле я улетел на несколько недель в Варшаву. Да, тот самый побег от всего, поиск нового, генетическая ностальгия и полный набор социальных экспериментов. Не найдя инструмента, дабы пробить стену, я решил ее обойти. Что мне это дало? Конструктивно, ничего. Зато я теперь на слух почти дословно понимаю польский, чешский и украинский. Чужих историй в копилке так же прибавилось.
Понял: страшно не то, что российское общество очень безграмотно, а то, что оно не умеет учиться. И я сейчас не про навыки чтения. Тысячелетняя крепостная страна.
