– Наша компания обречена, – продолжал Ефим Шишкович, член совета директоров «Андерсен и К». – Таковы законы природы, то, что когда-то появилось на свет, со временем должно умереть и засохнуть.
– А как же цветение и бурный рост? – отпивая из своего бокала, с усмешкой спросил Пройдесвит.
– Это в далеком прошлом. Остаются считанные месяцы, да что там месяцы – недели, до того момента, как компанию прихлопнут, и те, кто не успел соскочить, останутся там, как тараканы под лаптем. – Шишкевич небрежно отодвинул бокал. – Укрепление вертикали власти закончилось, теперь власть займется сбором своих овечек, которых сейчас стригут другие. Мало того, что другие торгуют шерстью и мясом, так еще и деньги прячут в офшорах. Сильная власть такого допустить не может. Теперь эти деньги ей нужны самой для укрепления и возрождения государственной мощи. Кто помнит супердержаву СССР, тот будет стремиться к реваншу.
– Красиво загнул, Ефим Ильич, чувствуется настоящий мастер ораторского искусства. Наверное, начинал еще с заседаний красногалстучных советов отряда, – вроде бы насмешливо, но с совершенно серьезным лицом заметил отставной диверсант.
– Какая разница, где меня учили языком молоть? Главное, не говорить, что думаешь, а думать, что говорить. Меня как раз и научили сперва думать. По поводу сегодняшнего разговора я долго думал, просчитывал. Повторяю, Котовский, наша компания идет ко дну, но мы еще можем спастись. Мы сдаем свои активы «Андерсена» и вкладываем их в алюминиевую металлургию, есть на примете один приличный комбинат, там можно развернуться по-настоящему...
– Алюминий – стратегическое сырье, – перебив Шишковича на полуслове, напомнил Пройдесвит, – и если государство берет под себя энергоресурсы, то алюминий следующий на очереди.
– Да какая разница, – досадливо отмахнулся бизнесмен, его жест был нервным, выдающим переполняющие его эмоции. – Потом соскочим, перейдем на автостроение или транспортные перевозки. Мы же будем с тобой расти, потому что двигаться вперед даже маленькими шажками – это прогресс, а застрять – это деградация, и как финал – отмирание и смерть. Поэтому главное сейчас – продолжить движение.
– Значит, крысы бегут с корабля, – допив остатки пива, констатировал Пройдесвит.
– Называй это как хочешь, без разницы, – нервно дернул плечами Шишкович. – Повторяю, сейчас главное – продолжить движение.
– Это для вас сухопутных без разницы, а мы люди морские и живем по своим законам. Если корабль тонет, то экипаж делает все, чтобы спасти его. Если это невозможно, то централизованно покидают тонущее судно сперва старики, женщины и дети. Капитан сходит последним.
– Ты эти свои флотские прибамбасы, Котовский, оставь для салажат в ШМОньке[6], – Ефим Ильич вытащил золотой портсигар, достал тонкую самодельную сигарету, которые, как знал Пройдесвит, набивались крепким египетским табаком. – Ты не забывай, кто тебя привел в компанию, кто настоял потом, чтобы тебя через каких-то три года сделали начальником службы безопасности и полноправным партнером. Или ты думаешь, я не знаю о твоих сафари в Чечне? Вайнахи – народ злопамятный и закон кровной мести у них никто не отменял. Ты учти это, Котовский.
На лице диверсанта заиграли желваки, сделав его похожим на мраморное изваяние.
– Котовским меня называют друзья, а для тебя, Фима, я Григорий Иванович и не советую в будущем забываться.
