Таркель вскрикнул первым, насильно вырванный из своего забытья, и ухватился за покрасневшую руку. Бальтор, чертыхаясь, тушил первые искорки в своей бороде. А повсюду уже танцевали задорные огоньки, жаждавшие разрастись в неудержимое пламя. Скиталец ринулся вперед, увлекая остальных за собой. Круг фонтана уже ревел, охваченный огнем, цветные лужи в нем полыхали, как нутро обезумевшего дракона. Казалось, сами камни под ногами плавились от жара, словно воск. Вокруг вовсю бушевал огненный шторм…
Все трое лежали на холодном полу, еще дымясь и сбивая с одежды самые цепкие огоньки.
– Вот так вот, – бальтор сокрушенно осматривал свою опаленную гордость – бороду, за которой и не следил-то особо. – Как пичуг в печке! Всех троих, на одном блюде, и до корочки прожарить намеревались!
Оглядев придворного и не найдя на нем ран, кроме незначительных ожогов и покраснений, старик остался доволен. К нему понемногу возвращалось его обычное настроение. Мрачный скиталец сидел, разглядывая почерневшую местами куртку, и избегал смотреть на своих друзей. Наконец он пробормотал:
– Еще немного, и все было бы кончено. Похоже, я опять налажал, и вы двое чуть не погибли из-за моих прихотей!
– Ты это брось, скиталец. Чего вдруг хныкать надумал? Я не стану говорить, что мол, предупреждал… для этого поздновато с тех самых пор, как мы свернули с тропы на болотах, – покачал головой бальтор, помогая Таркелю с несколькими глотками воды из фляги, которые никак не хотели литься в его пересохшие губы. – Мы теперь здесь, а судя по тому ласковому огоньку, который порог гложет, здесь нам и предстоит пока оставаться. Ты, как я помню, намеревался тайные знания отыскать, что-то такое запретное. Давай тогда подниматься, тайны опоздавших не любят!
В голосе старика сквозила издевка, но в словах не было злобы. Скиталец первым поднялся на ноги и протянул руку бальтору:
– Очень похоже, что здешние тайны никого не любят.
– Ну, нас они точно полюбят! Мы ведь очень настырны и от природы неотразимы!
Раздались смешки, и Таркель, с усилием приподняв голову, прошептал:
– Что за наваждение: в груди жжет, снаружи пылает? Неужели я умер, и теперь обречен страдать на задворках какой-то дырищи?
– Зато компания у тебя какая! – радостно воскликнул бальтор, незаметно приподняв слипшуюся повязку на груди у придворного и тяжелым взглядом окинув рану под ней. – Так вот, спешу тебя обрадовать, ты малец жив и будешь жить еще долго! – Голос у старика дрогнул, но это заметил только скиталец, поскольку черная волна забытья накрыла Таркеля вновь.
– Так плохо?
– Да уж хуже только на погост уносят! – едва слышно пробормотал Гелвин. – Я боюсь за него, Эйстальд…
Скиталец промолчал и только крепче обхватил писаря. Нет, чтобы не случилось, но Таркель увидит Серое Убежище! Он сделает все, лишь бы они добрались живыми!
Коридор с высокими колоннами, ведущий их незамысловато вперед, был даже по-своему приятен. После невыносимого жара снаружи прохладная полутьма не отталкивала, а висевшие светильники на каждой колонне, и давно уж не горевшие, радовали глаз своим бездействием. Напольная плитка была узорной и искусно сработанной, но трещины и разломы наползали на нее со всех сторон, не пощадив изысканности ее образа. Непривычно было здесь, и все же камень оставался камнем, воздух и не думал гореть, а свод над ними мирно исчезал в полумраке, как самый обыкновенный свод.
