– Сирёга, дяржись, у няво наверна крыша паехыла! Спилси, гад! Сматри, какой цепкый, казёл! – вопил он, пытаясь оторвать напавшего от собутыльника.
Возня привлекла внимание милиционеров. Двое стражей порядка, глядя на дерущихся и пересмеиваясь, не спеша пошли к орущей куче. Завидев подходивших, "Никалай", не бросая попыток спихнуть безумца с дружка, закричал:
– Таварищи минцанеры! Скарей, пымагайтя, а то он лишить жизни Сирёгу!
Резиновая дубинка, пройдясь по голове, прекратила его красноречие. Второй удар вдоль позвоночника, заставил, крича, отскочить в сторону, где он, корчась от боли, упал. Град безжалостных ударов обрушился на вцепившегося в горло недруга мужчину. "Бомж" дико кричал от невыносимой боли, но не отпускал свою жертву. И даже, когда, потеряв сознание, упал рядом, одна его рука осталась на горле ни в чём не повинного бездомного, душа которого, к этому времени, уже витала в астрале и кружилась вокруг происходящего.
Только после этого, ″минцанеры″ – "товарищи и охранники граждан", опустили свои страшные орудия и перевели дух. Но они были довольны: наконец-то, по-настоящему, испытали бесполезно висевшее на поясе "резиновое средство для успокоения народных масс и отдельных членов общества". Который помоложе, брезгливо наклонился над "Сирёгой" и спокойно констатировал:
– Один готов, удавил всё-таки, падлец! – но, наклонившись к избитому ими незнакомцу, испуганно крикнул: – Толик, и этыт вроди бы ня дышить. Уж ни убили мы яво? Пиристарались! Што нам типерича будить? – в голос завыл храбрый трус, глядя на напарника.
– Ня ссы! – оборвал его Толик, – ня видишь што эта бамжи? Напились сивухи, возникла драка, вот и пыкалечили адин другова! Панял? И никаких иных кыммянтарийив! Запомни это и больша памалкывый. Гыварить буду я – старший!
– Ды я ничяво, пынимаю, – запричитал, захныкал опомнившийся "правоохранитель", – ды вить совисть замучия. Как жить-та типерь, када убийства ны тибе? Ой, што я наделыл? Грех-та, какой на мне типерь будить – вавек ни замолишь!
– Хватить кудахтыть! – закричал на него старший, – с такими нервыми нечего было в милицию иттить! А пришёл, типерь больша малчи и сопи в сваи две дырки! Ня то ишшо увидишь!
Вызвав "скорую", они уселись на скамейку. В стороне, крича от ударов по позвоночнику, до сих пор извивался бомж. "Друзья и охранники человеков" совершенно не обращали внимания на его крики.
– Толик, пысматри, а вот этыт ни пахож на бомжа. На нём харошия адежда, ды и ны нагах дамашнии тапычки. Можить, он из саседних домов вышел, а бамжи и напали ны няво? Што типерь будить? – опять запричитал он.
Сейчас уже и старший начал присматриваться к человеку, которого они забили. Мужчина лежал со спокойным, расслабленным лицом. Чем дольше "страж порядка" смотрел на него, тем сильнее занимался холодок в его груди. Что-то, смутно знакомое, зашевелилось в тупом, пропитом, колхозном мозге. И "минцанер", так он гордо называл себя, когда у него спрашивали, кем он работает, окончательно вспомнил. У него была отличная память на лица. Он видел фотографию этого мужчины в какой-то передаче об Америке, по телевизору. Ищут его – месяц назад он пропал из дома и не вернулся. "Но как он попал сюда, в Воронеж?" Холод поднялся до горла, но Толик встряхнулся: беспокойство и озабоченность отошли на второй план. У них железная версия: пьяные бомжи подрались и покалечились. Врач подъехавшей скорой помощи констатировал смерть двух бродяг и увечье третьего: у того оказались парализованными ноги. Забрав больного и записав объяснение милиционеров, карета скорой укатила….
