Глаза жрицы продажной любви округлились от восхищенного удивления.
– Господин льстит мне! Мне нравятся такие парни, как ты, понимаешь!
– Понимаю. Но я, увы, мадемуазель, самый большой шут в Лондоне, – сказал он, помахав рукой и уходя.
Нас проводил град ругательств, а я продолжил:
– В мире, Оуэн! Вы самый большой шут в мире, чтобы так играть своей жизнью. И, в конце концов, вы совершенно безрассудны. Мы же не на Риджент-стрит, где хорошо воспитанные люди сделают вид, что оценили ваше паясничество!
Он размашисто шагал, великолепно игнорируя меня. Торопливо следуя за ним, я продолжал приставать к нему в том же духе, подчеркивая неуместность нашего присутствия здесь, различие между этим миром и нашим…
– Вы так думаете? – бросил Оуэн, внезапно прерывая молчание, пока мы углублялись в лабиринт улочек. – Посмотрите туда, в тот задний двор, на герб на дверцах фиакра, который, несомненно, не принадлежит грузчику из этого закоулка, не так ли? И если хорошенько вглядеться в окна вон той таверны, например, можно заметить несколько цилиндров, которые, разумеется, не носят те же грузчики.
– Да, – неохотно признал я, – но сейчас мы уже в другом районе. Мы прошли в сторону запада и…
– Оставьте вашу отвратительную привычку ко всему придираться, Ахилл. Это тягостно и совершенно неконструктивно. Почему мы здесь? Конечно, из-за нашего расследования! А могло ли быть по-другому? Настало время зайти в один паб, где нам будет удобно дискутировать, и я вам все объясню.
Желая успокоиться, я стал размышлять о трудностях дознания инспектора Уэдекинда. Прошла неделя со времени его ночного визита, когда он сообщил нам о третьем серийном преступлении. Естественно, представителя Скотленд-Ярда не вполне удовлетворила версия Оуэна о мотивациях убийцы. «Убивать из любви к искусству, конечно, возможно, но это намного уместнее в романе, нежели в действительности», – ответил он. Логика заставляла разделить его мнение, хотя наблюдения Оуэна казались мне обоснованными. В любом случае, вопрос мотивации оставался нерешенным, а гибель трех жертв стала предметом тщательного расследования. Умозрительно дело сэра Томаса казалось самым интересным из трех: по своему положению он, кажется, имел наибольшее число потенциальных врагов. Впрочем, Оуэн вел аккуратное расследование среди его окружения. По делу Александра Райли поначалу не было ничего нового и особенного. По поводу мисс Домон, которая была по происхождению француженкой, на что указывало ее имя, выяснилось, что она жила одна в Тонбридже, где работала в магазине готовой одежды, была натурой скрытной и имела мало друзей. Уэдекинду так и не удалось найти следов подруги, которая сопровождала ее в тот роковой день. Из родни у мисс Домон был только брат, намного моложе ее, который жил на севере Англии и редко виделся с сестрой.
По-видимому, трех жертв ничего не связывало, но два дня назад к нам пришел Уэдекинд и радостно доложил: «Александр Райли и Мари Домон, возможно, знали друг друга, так как оба родились в Плимуте и провели там бо́льшую часть своей молодости! Оба они были примерно одного возраста, чуть больше пятидесяти!»
Что касается сэра Томаса, к сожалению, все свидетельствовало о том, что он никогда в Плимуте не бывал, по крайней мере в то время.
Несмотря на это препятствие, инспектор оставался оптимистом и чувствовал, что он на верном пути: «Александр Райли и Мари Домон могли знать сэра Томаса в другое время, и расследование это выявит. Сейчас важно установить саму связь, а затем мы сможем заняться ее характером!»
