– А ещё участковый ваш шлёт в центр какие-то странные донесения о… – гость осёкся. – Я бы даже сказал волшебные донесения.
– Так что всё-таки для страны важнее, – спросил дядя Мур, мучаясь от чиновничьих ласк, – наука или религия?
– Может, мы вас в район какой-нибудь переселим?
Дядя понял, что дело пахнет очередной ссылкой семейства.
– А участок ваш под кельи пригодиться. Оставим здесь и старца вашего. Ему уже поздновато климат менять.
– Всё ясно, – капитулировал дядя Мур и ещё раз убедился в чудовищности своих подозрений. – Я отвлекусь на минуточку.
– Нет, нет, нет! – спохватился министр и начал спешно откланиваться перед хозяйкой, а хозяина вдруг пригласил: – Сейчас будет ужин с иностранными учёными в ботаническом саду. Я бы очень хотел просить вас, – положил он руку на грудь, – с бутылочкой.
– Бочонок возьмём, – отчеканил дядя Мур, причём вид у него был кислый как у человека с внезапным приступом зубной боли.
Осьмая за произрастения благия
Меньш стыдливо усмехнулся, когда хозяин лаконично согласился. Оба они секунду рассматривали друг друга. Министр исследовал вельвет рыжеватого дядиного пиджака, дядя – странствующие по столу пальцы гостя и покрасневшие от угощения щеки.
Дядя Мур выходил из дома в сопровождении господ, как некогда его дед в сопровождении товарищей. Даром, что не было у дядюшки волшебного порошка. Конвой просочился через ворота на опустевший переулок под сенью казавшегося теперь мрачным белокаменного монастыря, миновал переулок Враженский, чёрным гуськом прошёл через кишащий детьми школьный двор к припаркованным наискосок кортежным баклажанам, лоснящимся своей дороговизной на фоне покосившихся заборов и накрытых сугробами избушек.
Погрузившись в кареты, они как процессия с китайским драконом поползли сквозь заблокированные мигающими полицейскими машинами метельные улицы города с похожими на старинные гардеробы особняками.
– Здесь есть интернет? – спросил присмиревший пассажир. – У меня кончились деньги на счёте.
Охранник сунул ему прямоугольный веер, Лимур лизнул его пальцем и стал корячиться с набором номера Анны Фёдоровны.
– Кошка, ты не забыла его покормить? – спросил он, прикрываясь ладошкой. – Ну, как кого? Старого. Пельмешек ему отвари. Смотри, чтобы валенки у него высохли. Целую. Всегда у нас старики жили в доме, – возвращая сенсорную головоломку, делился мой дядя. – Бывало, и матушку какую-нибудь приютим. Моя супруга очень сердобольный человек. Очень.
Взгрустнувши при мысли о семье, он крепче обнимал пятилитровый бочонок, смотрел на листающиеся картинки зимнего города, на расцвеченные в честь новогодних праздников проспекты, выступающие друг из-за друга аркадами фонари, на деревья с летящей сквозь ветки луной и думал про бельчат и волчат, про сирот и гнездящегося у него домового. Перед ними поползла в зимней роще ослепительная громада университета. Они, туго сбрасывая скорость, приткнулись в кортежный хвост, сворачивающий через библиотечный шлагбаум в проезд к ботаническому саду.
Дядя Мур зажмурился от резкого света прожекторов, а когда они въехали в лесную темень, он увидел в стекле своё горящее зевающее лицо. Ещё один поворот, голубые ели и привратник в фуражке с золотым галуном перед стеклянной оранжереей, торчавшей будто купол потонувшего Рейхстага.
Встретили вечерних гостей какие-то старые доктора с лицами ушедших королей. Двое из этих академиков сели к ним в машину, и они ещё немного проехались за компанию. Старцы – один немец, другой итальянец – говорили друг с другом на «ты» и секунды по три молчали после метких сентенций. Из машины все переместились в оранжерею, где среди растений на тропинке у подёрнутого ряской пруда был накрыт стол, за которым демиурги неведомых академий без остановки продолжали свой механически-воркующий немецкий разговор. После особенно звенящих мыслей были слышны легкие звуки клавесина, доносящиеся от стоек с компьютерами, расставленными хаотично среди зарослей.
