Семь историй - страница 9

– Я тоже хотела кое-что обсудить.

– Тогда, может, лучше не по телефону?

– Да нет. По телефону даже удобнее. Что ты хотел сказать?

– Я хотел сказать спасибо за наши встречи, за прекрасное общение. Ты замечательный человек. И мы очень похожи. Мне было очень легко. Но я… – Марк замялся, он не хотел обидеть Аллу. Не хотел, чтобы из-за него кто-то страдал. Не хотел, чтобы она подумала, что сделала что-то не так, и искала свои ошибки.

– …Привык быть один, – прозвучал мягкий женский голос. В нем не было удивления или немыслимого страдания. Он звучал тепло.

– Спасибо, что понимаешь, – сказал Марк. Ему стало легче. Он был рад, что эта женщина, подарившая ему чудесные вечера, не чувствует себя брошенной и неправильной.

– Я сама готовилась звонить или писать тебе то же самое. Не могла определиться, как лучше. Выбирала между: проще и приличнее. Мы действительно очень похожи.

– Получается, мы сделали общий выбор, – с улыбкой сказал Марк.

– Получается, взаимно, но не вместе, – с каким-то грустным смехом ответила Алла.

– Еще раз спасибо. Было хорошо. И я желаю тебе всего самого доброго, – попрощался Марк.

– И тебе спасибо. Странно немного вот так завершать общение. Ведь действительно было хорошо.

– Но мы же понимаем, что либо сейчас, либо потом, когда будет плохо.

– А плохо будет неизбежно… Я сегодня это поняла, – почти шепотом, будто делясь тайной, сказала Алла.

– Да, мы привыкли иначе. И менять что-то сейчас уже ни к чему. Да и навряд ли мы сможем, да и уж точно не станем.

– Успехов тебе. Пусть все складывается так, как ты хочешь.

– И тебе. Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Марк убрал телефон в карман, накинул на плечи пальто и исчез в аллее фонарей и осенних деревьев.

Следующим вечером Алла открыла дверь, включила свет, помыла сапоги, оставив их сушиться в правом углу прихожей на уже включенном теплом полу, помыла руки, надела черный шелковый халат, включила воду в ванной и пошла на кухню. Там она достала из морозилки треть мидий и две трети креветок…

– Убб-убб-убирайся отсюда, – надтреснувшим голосом произнесла Ольга Васильевна.

– Зачем же так реагировать? Я зашел в гости, проведать, – спокойно ответил мужчина лет сорока.

– Как ты можешь заходить в мою квартиру? Я не для того оставила ключи Октябрине, чтобы ее сын-психопат вламывался ко мне, когда вздумается!

– О Боже! Ты опять? – Ольга Васильевна видела, как его лицо расплылось в надменной издевательской улыбке.

– Сейчас я позвоню сыну, а еще лучше в полицию. Не понимаешь по-хорошему, я на тебя найду управу! – почти задыхаясь, проговорила старушка.

Она практически пробежала через коридор, зашла в спальню. Куда же она положила этот телефон? Комната была светлой и просторной, но найти в ней что-то представлялось практически непосильной задачей. У большого окна, через которое солнце заливало лучами все пространство спальни: от высокого белого потолка с гипсовой розеткой у люстры до светло-бежевого истертого паркета – стоял старинный лакированный стол с зеленым сукном. На столе лежали блокноты, тетради, книги, огромные стопки разных научных журналов. Там же находился и немного запыленный ноутбук, которым пользовались, но редко. На подоконнике за тонким прозрачным тюлем стояли горшки с цветами: одни превратились в маленькие деревца и преграждали путь солнцу, другие плющом сползали вниз к батарее под окном. Более крупные кадки с растениями стояли по всей комнате, создавая ощущение, что ты из московской квартиры переместился на берег океана с пальмами и фикусами, и, кажется, стоит оглянуться, и увидишь волны, разбивающиеся о песчаный пляж. Молочно-желтые стены будто пропитались недавно ушедшим летом и сами дарили тепло и свет. Кровать была заправлена стеганым гладким покрывалом ванильного цвета, а у изголовья лежали большие оранжево-персиковые подушки и маленькие – изумрудные. Тумбы у кровати были переполнены интересными вещицами: там можно было найти песочные часы, небольшие акварельные этюды в рамках, пару томиков стихов, изящную вазочку зеленого стекла, резного дерева шкатулку с украшениями, хотя, справедливости ради, украшения лежали не только в ней: рядом, на книге со стихотворениями Верлена, лежал серебряный перстень с большим болотного цвета агатом, и у самой шкатулки на тумбе находилась одна тонкой ручной работы медная серьга, другая такая же оказалась на полу, видимо, ее случайно смахнули, когда застилали кровать. Напротив постели вдоль всей стены стояли стеллажи, полные разных богатств, накопленных за жизнь: от редких изданий книг, которым было уже более ста лет, до старинных хрустальных флаконов, которые раньше использовались для духов, а теперь дарили ощущение сказки: будто эльфы в этих флаконах хранят свои чудодейственные эликсиры. Полки были заставлены фотографиями: черно-белыми со строгими и идеальными лицами, цветными, иногда немного засвеченными, сделанными на пленку, полароидными, которые были совсем маленькими, но все же такими искренними и напоминающими о близких. Между фотографиями и книгами можно было увидеть открытки с изображением разных городов: Неаполя, Парижа, Стамбула. Там же были шкатулки, статуэтки из дерева и мрамора, вазы, подсвечники и небольшой бюст Максима Горького с огромными пышными усами, будто украденными у Ницше. В углу комнаты был шкаф, купленный совместно с письменным столом: из того же дерева и с такой же резьбой. На шкафу не было ручек, но на каждой двери были замочные скважины, ключа видно не было: хозяйка носила его с собой.