– Но меня и левая соблазняет и ноги тоже. Хотя, может проще пипиську отрезать?
– А чем тогда писать будешь? – Вспомнила мама ответ старца из Псково-Печерского монастыря, архимандрита Иоанна (Крестьянкина) на подобные предложения.
– Святые не писают и не какают, ибо постяться и питаются только воздухом, – был мой ответ. – А мы призваны быть святыми.
– Твои намерения прекрасны, – согласился папа. – Не то, что у этих трансгендеров и гомиков, тем бы наоборот, удалить что-нибудь для того чтобы грешить по-другому. И они это называют любовью. В этом я с тобою солидарен. Или эти, маньяки набить татуху на тело, считая это красотой. Но!
– Никаких «но»!
– «Но» всё же имеется, – категорически заявил папашка. – Святые учили, что нельзя буквально понимать это место из Писания.
– А как же его ещё понимать?! Вашу мать!
– Не выражайся! Понимать символически, а не членовредительски.
– То-то никто из них членам своим не вредил яко бы. Один в колодце письку отмораживал, стоя в ледяной воде, лишь бы у него не вставал. Другой-таки отрезал и даже оставался учителем Церкви и епископом.
– Это ты про Оригена?
– Про него, голубчика.
– Ну, он не голубчик, всё же. А таких скопцов и евнухов было немало в ту пору.
– Членовредителей?! – Злорадствовал я.
– Основная масса иерархов Церкви не признавала такое членовредительство за подвиг святости. Потому что надо было побеждать мысленного волка, чтобы он не руководил телесным. Так что давай побеждай мысленного и нечего уродовать мной и мамой с великим трудом созданное тебе тело.
– Чего уж тут трудного?! Попихались, потёрлись и всё.
– А потом?! Пелёнки, распашонки, ночные и дневные кормления. И всё это бережно и трепетно, боясь уронить, поцарапать, ушибить ненароком, а не то, чтобы руки-ноги оторвать. Пожалей уж нас за наши труды, сохрани себя, как мы тебя сохранили.
– Я вам заплачу. Говорите, сколько должен?
– Эх, ты, бесчувственный!
– Сами вы…
Ни мне их, ни им меня не удалось переубедить. Когда мне исполнилось 16 лет я заявил, что если родители не дадут мне денег на ампутацию, то я уйду от них жить в подвал соседней пятиэтажки или даже девятиэтажки, где живут БОМЖи.
Родители согласились дать мне немного денег на ампутацию пальца, только ради пробы:
– А вдруг, – говорят, – не понравится без пальца, тогда и руки-ноги расхочется отрезать. А палец мы заморозим и в случае чего назад пришьём.
На такой компромисс я пойти не мог и заявил, что прыгну под поезд, пусть там мне руки-ноги отсечёт, без анестезии.
Отец заплакал и как набросится на меня, повалил на пол, приказал маме принести верёвку и связал меня. Запер в комнате, и я целый день и вечер просидел в кресле связанным. Думал и злился.
Когда успокоился, то понял, что не будет мне счастья в этом мире, даже если я отрежу руки-ноги, то вряд ли смогу найти такую женщину, которая согласиться жить со мной, рожать от меня детей и любить меня беззаветно, если уж тут все такие тупые, даже мои личные родители. И я решился на самоубийство. Как герой. Родителям об этом ничего не сказал.
Ближе к ночи отец развязал меня, когда я пообещал, что ничего с собой не сделаю. Приходиться врать, если хочешь быть счастливым. Глубокой ночью я набрал прощальную предсмертную записку на смартфоне в защиту безруконожья, вдруг в мире есть ещё такие особенные, сломавшие шаблоны во всех областях человеческой экзистенции[94], выложил его у себя на стене в соц. сети ВКонтакте, сбежал через окно из дома со второго этажа и героически встретил электричку лоб в лоб. Ей ничего, а меня размазало по рельсам и шпалам моментально и до неузнаваемости.
