Семь нот до небес - страница 37

Герман не раз слышал от учителей, недовольных его успеваемостью, восклицания: «Ах, Любонька, если бы ты только знала, какого неуча взяли вместо тебя! Неравнозначная замена!»; «Герман, ну разве так можно?! Когда же ты, наконец, возьмёшься за ум? Вот, если бы на твоём месте была наша Любонька… Как жаль, что она уехала!»

И так далее, и тому подобное. Герман старался представить образ этой самой «Любоньки», о которой так тепло и нежно отзывались учителя. Каждый раз слышал это имя, уже ставшее ему ненавистным.

Однако он захотел однажды встретиться с этой «легендой» отнюдь не для того, чтобы познакомиться поближе, но, чтобы… Высказать всё, что он о ней думал! Бросить ей в лицо, как он её ненавидит! Как устал слышать ничего не значащие для него россказни о том, какая она хорошая, какая пригожая! А он, видите ли, такой, сякой…

Та жуткая неприязнь, что ни с того ни с сего возникла между Германом и некоторыми его одноклассниками, была сродни какому-то необъяснимому явлению в природе, ставшему загадкой для учёных всего мира. В человеческом обществе очень часто случается так, что совершенно незнакомые люди, впервые встретившись друг с другом, причём неважно, подростки или взрослые, начинают враждовать между собой, не имея на то серьёзных причин. Вот и у тех, кто невзлюбил Германа, не было никакого повода развязывать с ним войну, с самым миролюбивым мальчиком в классе!

Герману вновь пришлось несладко, когда вскоре вся школа узнала о том, что он был сыном того самого Николая Модестова – отброса общества, как прозвали его некоторые люди, – якобы по вине которого едва не погибла многоуважаемая Варвара Иннокентьевна и её дочка – та самая всеобщая любимица, оставившая у всех приятные о себе воспоминания!

Оказалось, что одна из девочек, случайно узнав от кого-то подробности о том прогремевшем на весь город скандале, в котором оказалась замешана ни в чём не повинная семья Модестовых, дабы посрамить и унизить Германа, сразу же растрезвонила по всей школе обо всём, что узнала.

А дальше пошло-поехало… Над Германом стали смеяться пуще прежнего, показывать на него пальцем, шептаться у него за спиной, оскорблять и считать его чуть ли не исчадием ада. Причём он сам не понимал, чем заслужил такое к себе мерзкое обращение. Деду Болеславу скрепя сердце пришлось рассказать парню всю правду, когда тот однажды пришёл домой из школы после очередных «разборок».

– Вот так всё и было, – закончил Болеслав Никифорович свой печальный рассказ. Он с состраданием посмотрел на внука и положил ему на плечо руку. – Ты только держись, родной…

– Нет, я не верю в то, что отец мог совершить такое, – решительно покачал головой Герман. – Не верю! Да, он пил, скандалил, но был добрым…

– На наши вопросы о том, что случилось, он не смог ничего вразумительного ответить, – с грустью произнесла Агафья Петровна. – Похоже, он был не в себе. Вполне возможно, что он… Знал тех, кто покусился на чужое имущество и совершил насилие над той бедной женщиной. Сам же он этого не делал и никогда бы не сделал, я в этом уверена! А вот его дружки, с кем он общался, вполне могли…

Герман опустил глаза, сбитый с толку её рассказом. А что, если бабушка говорила правду, и отец всё-таки был как-то замешан в случившемся, хотя сам и не осознавал этого? Провалы в памяти у него случались частенько, и злоупотребление алкоголем было тому причиной. Нередко это состояние толкало его на совершение необдуманных поступков.