– Мы не можем этого пообещать. Мы готовы лишь молчать до тех пор, пока не выяснится, что невозможно разоблачить убийцу и его поймать, не раскрыв Феликсу правду. Это я вам обещаю, Филип. Арчи?
– Так точно, сэр – ответил я. – Обещаю. Ей-богу, провалиться мне на этом месте! Это такое выражение, Филип, вы вряд ли его слышали. Оно означает, что я скорее умру, чем кому-либо расскажу.
– Вы раньше упомянули, что он жаловался на перепутанные заказы, значит дело не в этом, верно? – уточнил Вулф.
– Нет, сэр. Заказы он перепутал вчера. А другое… намного хуже… было на прошлой неделе. В прошлый понедельник, точнее. Пьер сказал, что какой-то мужчина оставил на подносе заодно с деньгами клочок бумаги. Он сохранил этот клочок, на котором было что-то написано. Сохранил, потому что клиент ушел, прежде чем Пьер успел вернуть ему бумажку, а Феликсу не отдал, потому что на этой бумажке были имя и адрес. Пьер узнал это имя и заинтересовался. Он добавил, что бумажка до сих пор у него. Когда вы сегодня беседовали со мной, когда сказали, что он полагал, будто его хотят убить, я сразу подумал, а нет ли тут какой-то связи с той бумажкой. Быть может, убийца – тот самый человек, чье имя написано на бумажке… Ведь человек, ее оставивший, не мог сотворить ничего дурного, – он умер.
– Умер?
– Верно, сэр.
– Откуда вы знаете, что он умер?
– По радио говорили, в газетах писали. Пьер сказал, что это мистер Бассетт оставил бумажку на подносе. Мы все знали мистера Бассетта, он всегда платил наличными и был щедр на чаевые. Очень щедр. Однажды он дал Феликсу банкноту в пятьсот долларов.
Согласен, я должен был это слышать, раз уж мне выпало вести записи, но признаю, что слушал я не слишком внимательно. Миллионы людей узнали о существовании Харви Г. Бассетта, президента компании «НАТЕЛЕК» («Нэшнл электроник индастриз»), не потому, что он не скупился на чаевые, а потому, что его убили всего четыре дня назад, вечером в пятницу.
Вулф не моргнул и глазом, правда, сглотнул и прокашлялся.
– Да, это точно не мог быть мистер Бассетт, – подтвердил он. – Но вот человек, чье имя значилось на бумажке… Как его звали? Пьер должен был вам ее показать…
– Нет, сэр, не показывал.
– Но имя-то наверняка называл. Вы сами заявили, что он узнал это имя и заинтересовался. Следовательно, он должен был поделиться с вами именем. А вы сейчас скажете мне.
– Не могу, сэр, простите. Я не помню.
Вулф повернулся в мою сторону:
– Арчи, скажи Феликсу, что он может идти домой. Не исключено, что Филип задержится у нас на всю ночь.
Я поднялся с кресла, но тут же вскочил и Филип.
– Не задержусь! – выпалил он, явно не собираясь сдаваться. – Я иду домой! Это худший день в моей жизни, за все ее пятьдесят четыре года. Сначала Пьер погибает, потом я весь день мучаюсь, рассказываю то Феликсу, то вам, то полиции, а сам все гадаю: вправду ли Арчи Гудвин его прикончил? Зря я, пожалуй, с вами откровенничал, надо было с полицией поделиться, но вы были близки с покойным мистером Вукчичем, а он высоко вас ценил… Я рассказал вам все – слышите, все! Больше мне сказать нечего.
Он направился к двери.
Я посмотрел на Вулфа, но он покачал головой, поэтому я просто вышел в прихожую и неспешно двинулся к выходу. Быть может, Филип не разрешит мне подать ему пальто? Нет, разрешил. Но желать доброй ночи не стал. Я распахнул дверь, прикрыл ее за ним, вернулся в кабинет и спросил Вулфа:
