Иногда у меня складывалось впечатление, что Эдику даже Президент не указ. Нет, он конечно же ходил на всякие совещания, докладывал что-то товарищам с генеральскими погонами на плечах, но всех окружающих не оставляло стойкое ощущение, что он делает так лишь потому, что так положено.
А вот если завтра его интересы будут расходиться с приказами вышестоящего руководства, то извините. Это уже будут проблемы того самого вышестоящего руководства.
Эдик, кстати, тоже был приглашен на праздник. На мою невесту полковник, несмотря на невысокий рост и крайне невыразительную внешность, почему-то произвел самое положительное впечатление, хотя я до сих пор не пойму, в какой именно момент он успел ей так понравиться.
Чекист появился в квартире строго в назначенное время, в неизменном темном костюме, при галстуке, и незамедлительно стал героем в глазах наших дам, подарив им по букету цветов – белые розы Светлане и бордовые пионы Наташе.
– Мои любимые, – зарылась в цветы лицом жена Мирона, а мой напарник только крякнул и прошептал мне на ухо:
– Никогда не знал, что она пионы любит.
Потом посмотрел, как счастливо улыбается его супруга, и добавил мрачным тоном:
– Вот не нравится мне этот полковник, зря ты его пригласил.
Следом за полковником в квартиру прошествовал сам Мерзкий, вооруженный тортом и двумя трехлитровыми банками пива. С меня ростом, но худенький и подтянутый, облаченный сейчас не в камуфляжную форму, а в светлые джинсы, кроссовки и кислотного цвета оранжевую футболку, он смотрелся студентом старших курсов, но никак не майором госбезопасности. Если что-то и выдавало в нем военного, то только коротко подстриженные черные волосы.
– Чего это ты? – удивился мой напарник, узрев стеклянные тары в авоське. – Я коньяк специально купил, кизлярский…
Услышав это, Максим болезненно скривился, а потом все-таки объяснил:
– Я этого коньяка напился, наверное, на две жизни вперед. А как в Москву приехал, понял, что соскучился по пиву. Причем хорошему, вкусному. Так что, извините, ребята, но с коньяком и водкой я пас!
– Ну и ладно, нам больше достанется, – абсолютно не расстроился Мирон.
– Так, все в сборе, – объявила Светка, успевшая поставить в вазы оба букета. – Прошу всех к столу.
И потекла неспешная застольная беседа. Официальный тост был только один. Его произнес Эдик, поздравив Мерзкого с переводом в Москву, поближе к друзьям и цивилизации, а потом мы пили друг за друга и просто радовались хорошей компании. Наташка и Светка были не в курсе, чем занимаются мужчины, сидящие за столом, поэтому мы в основном обсуждали общих знакомых и рассказывали байки из прошлого.
Предложение перекурить прозвучало внезапно, и только глянув на часы, я понял, что мы сидим уже больше часа. Дымить дома Светка мне и вправду запретила, да я не особо и сопротивлялся. Что я маленький, не понимаю, что в доме ребенок появился.
Эдик от перекура отказался, а Мирон с Мерзкими ломанулись на лестничную клетку с такой скоростью, как будто их никотиновая ломка скрутила. Я по-хозяйски оглядел стол, отнес на кухню две опустевшие салатницы и пошел вслед за ними.
– Запрет курить дома – первый шаг к семейному рабству, – тем временем уже разглагольствовал на общем балконе Мерзкий. – Сначала нельзя вот это, и ты уступаешь, считая, что не стоит ссориться из-за ерунды. Потом не стоит делать вот так, и второй раз прогнуться уже проще. А потом просыпаешься как-то поутру и понимаешь, что тебя обставили флажками со всех сторон.
