– А… где Геннадий Артемович? – выдавила Городовая осипшим голосом.
– Он отправился за супругой, возможно она не откажется поговорить со мной еще раз.
Крашников сделал акцент на последних двух словах, намекая на то, что он-то как раз с семейством Хабаровых уже работал, и сегодня инициатором приезда в этот дом была Городовая, но участия в беседе по какой-то причине не принимает.
– Извините, Дмитрий, голова закружилась… давление наверное поднялось, со мной такое бывает, – соврала Городовая, понимая, что Крашников не поверил ни единому ее слову.
– Хорошо. Если Елена все-таки спуститься, побеседуйте с ней сами, – коротко бросил Крашников и снова отошел к полюбившемуся ему окну.
Городовая молча кивнула, окончательно оправившись от стихийного потока воспоминаний и ощутив готовность к работе. Но вошедший в это время в гостиную Геннадий Артемович сообщил, что его супруга спит так крепко, что ему не удалось ее разбудить.
Следователи уже направлялись к выходу, попутно извиняясь за беспокойство, как вдруг Городовая вспомнила, что хотела бы видеть младшую дочь Хабаровых.
– Геннадий Артемович, а можем мы поговорить с вашей дочерью?
Мужчина замер как громом пораженный – он страшно растерялся, будто не знал где его дочь и вообще впервые, за последние несколько дней, вспомнил о ее существовании – горе порой делает с людьми необъяснимые вещи. Мгновение спустя он занервничал, поняв, что действительно не представляет, где находится его ребенок, начал оглядываться по сторонам. Он буквально мгновенно ожил, от монотонности речи и вялости движений не осталось и следа:
– Где Женька, Женька где?!– в отчаянии закричал он, ни к кому конкретно не обращаясь, но однозначно ожидая немедленного ответа на свой вопрос.
В комнату тут же вбежал Андрей, который был, по-видимому, единственным вменяемым человеком в этом доме и все эти дни присматривал за младшей племянницей и за хозяйством, в целом.
– Гена, она в парке, пошла с подружками в парк после школы, позвонила полчаса назад, сказала, что к обеду будет дома.
– В парке? После школы? – Геннадий Артемович начал успокаиваться, забормотал, – слава Богу… слава Богу…– А через несколько секунд в голос зарыдал, закрыв лицо обеими руками. Это были первые слезы после исчезновения сына – слезы полные горя, отчаяния и безысходности, неконтролируемые, жгучие, но приносящие израненной душе такое необходимое, хотя и мимолетное облегчение.
Следователи знаками показали Андрею, который усадил своего зятя в мягкое кресло и ненавязчиво похлопывал того по плечу, что провожать их не нужно.
Уже подходя к машине, Городовой пришло на ум, что ее сегодняшний ночной кошмар был о старом большом доме, совсем не похожем на тот, из которого они только что вышли. Дом из сна был красивым и новым снаружи, но гнилым и уродливым изнутри. Во сне ей виделось, что вокруг дома растет множество невероятных, фантастических цветов и растений, опасных, ядовитых, зловещих, опутывающих и удушающих любого, кто к ним приблизится… Она резко обернулась, повинуясь какому – то безотчетному чувству, чтобы еще раз взглянуть на дом Хабаровых. Оттуда доносились приглушенные голоса мужчин – один вопрошающий, другой увещевающий – больше ничего ни слышно, ни видно не было. И тут боковым зрением Городовая заметила какое-то движение – в одном из окон дома на втором этаже пошевелилась занавеска. Но развернувшись в сторону этого окна и приглядевшись, она ничего не увидела. Молча открыв дверь, Городовая опустилась на пассажирское сиденье автомобиля, игнорируя вопросительный взгляд внимательно наблюдавшего за ней Крашникова.
