– Скажи-ка, у тебя случайно нет сигаретки?
– Нет, – ответила я. – Не курю. А вам разрешают? Здесь?
Ван Арк хмыкнула.
– Конечно, нет. Мы прячемся в гальюне на третьем этаже.
– Не поняла?
– Гальюн. Нужник. Сортир. Белый друг…
– Параша, – добавила я.
– Параша! Ха! Хорошее словечко! – воскликнула она, подавившись кашей.
Ван Арк сотряс спазматический кашель, и ее лицо покраснело. Руки взлетели к горлу. Дыхание превратилось в хрипящее бульканье.
Я тут же поняла, что липкий комок каши перекрыл дыхательное горло ван Арк и что она в опасности.
Ее лицо уже начало темнеть.
Я вскочила на ноги и изо всех сил заколотила ее по спине – сначала ладонью, потом кулаками.
Нельзя было не заметить, что все окружающие, даже преподаватели, примерзли к своим стульям. Кроме меня, никто не шевелился. В зале воцарилось молчание.
Неожиданно ван Арк выкашляла отвратительный комок каши, и он с шумом плюхнулся на пол.
– Ты в порядке? – спросила я.
Она всасывала воздух огромными жадными глотками. Цвет ее лица прояснялся с каждой секундой.
Ван Арк скорчила гримаску.
– Нет, – прокаркала она, – но я справлюсь… Таков обычай. Старостам не позволено болеть.
Я уставилась на нее неверящими глазами. Это шутка?
– Если мы хотя бы насморк подцепим, с нас шкуру сдерут.
Она увидела, что я ей не поверила.
– Это правда, – прошептала она. – У них есть скотобойня. За шкафом в лазарете есть потайная дверца.
– И там с потолка свисают окровавленные крюки, – включилась я в игру.
Рыбак рыбака видит издалека. У нас с ван Арк намного больше общего, чем я могла подумать.
– Именно! – ответила она. – Мясные крюки и подставки с мясницкими ножами. А цыплятам они скармливают солому.
– Или то, что у них остается от приготовления каши, – добавила я, засовывая в рот полную ложку варева и с наслаждением его пережевывая.
Ван Арк втянула воздух, и ее глаза стали большими, как блюдца.
– О-о-о! – сказала она. – Как омерзительно!
И я поняла, что произвела на нее впечатление.
Тут ван Арк схватила салфетку и начала утирать мне губы, как будто я измазалась кашей.
– Ш-ш-ш, – сказала она, прикрывая рот и делая вид, что покашливает. – Дрюс наблюдает за нами. Она умеет читать по губам.
Как ни хотелось мне похвастаться моими собственными достижениями на этой ниве, я быстро приняла решение придержать пару трюков при себе. Иногда молчание – золото.
Через два стола от нас крупная девица, та самая, которая толкала соседку локтем, – должно быть, это и есть Дрюс, – открыто пялилась на нас.
Во всем зале на нас смотрела только она. Все остальные старательно отводили глаза, как всегда делают протестанты, когда сталкиваются с коллективным замешательством. Я заметила эту черту еще в детстве, и как мне кажется, она связана с известной страусиной реакцией. Католики, наоборот, расталкивали бы других, чтобы оказаться в первых рядах.
– Пойдем-ка отсюда, – предложила ван Арк. – Мне нужен глоток свежего воздуха. Давай. У нас есть еще несколько минут до следующего звонка.
Когда мы отодвинули стулья, я намеренно повернулась в сторону Дрюс и, делая вид, что разговариваю с ван Арк, четко проартикулировала слово «прелюбодейка».
Это мое любимое слово из Шекспира. Не такое длинное, как «диффамацировать» из «Бесплодных усилий любви», которому я отдавала предпочтение прежде, однако же достаточно сложное, чтобы дать понять Дрюс: когда дело доходит до чтения по губам, она не с салагой имеет дело.
