Если бы ее лицо лишилось саркастического выражения, которое оно имело даже в те минуты, когда она была погружена в раздумья или отвлечена, никто не увидел бы в нем истинной Аурелии; оно стало бы маской, изображающей глубокое разочарование.
Но как поверить, что природа создала такие правильные и чистые черты, только чтобы их гармонию нарушала ухмылка, полная едкой иронии?
Господь не сделал бы большие глаза Аурелии такими бархатными и нежными, если бы предназначил их только для того, чтобы они искрились от насмешки.
И неужели ее стройному стану сильфиды суждено было трепетать не от любовного волнения, а лишь от порывов ненависти?
Появляясь на балах, окруженная поклонниками, Аурелия была далека от того, чтобы упиваться восхищением, которое вызывала в них ее блистательная красота. Напротив, казалось, она не чувствовала ничего, кроме возмущения, когда видела своих обожателей, которые представлялись ей сборищем плутов и бездельников.
Их внимание она воспринимала не как свой триумф, которого она была достойна, а как постыдное преклонение перед ее богатством. Она бросала вызов свету и гордилась тем, что может раздавить его под своей ступней, как ядовитую рептилию.
Но общество таково, что именно демонический блеск ее красоты делал Аурелию наиболее желанной. В дерзкой пылкости ее бунтующей души угадывались бесконечная страстность и чувственность, с которыми способна любить непорочная вакханка.
Если бы окружающий ее мрачный ореол вдруг развеялся и сменился светом нежности и невинности, озаряющим ее, точно совершенную статую, красота целомудренной девушки, подобной чистому прекрасному ангелу, наверное, не была бы оценена по заслугам.
Наибольшее негодование в Аурелии вызывало не что иное, как собственное богатство, ставшее для нее королевским троном и позволившее ей обзавестись целой армией раболепных поклонников, которые, несмотря на все ее таланты и красоту, не обратили бы на нее внимания, будь она бедна.
Считая золото презренным металлом, в глубине души она чувствовала себя оскорбленной, понимая, что для окружающих она сама не значит ничего и что заискивают не перед ней, а перед каждым из тысячи конто12, которыми она обладает.
Ни одному поэту в мире, даже Чаттертону, не принадлежат замечания о деньгах более едкие, чем те, которые срывались с губ очаровательной Аурелии, купавшейся в роскоши.
Достаточно упомянуть всего одну деталь, чтобы раскрыть эту сторону ее характера.
Будучи уверенной, что все до одного поклонники заинтересованы исключительно в том, чтобы завладеть ее богатством, Аурелия, смеясь над ними, определяла, сколько стоит каждый из них. Их заслуги она оценивала в денежном выражении. Говоря финансовым языком, Аурелия котировала поклонников, устанавливая цены, по которым каждого можно было бы выгодно продать на брачном рынке.
Однажды вечером в Казино, Лизия Суарес, близкая подруга Аурелии, желавшая, чтобы та поскорее вышла замуж, шутя упомянула имя Алфредо Морейры, элегантного юноши, недавно вернувшегося из Европы.
– Он весьма хорош, – сказала в ответ Аурелия. – Как жениха я оценила бы его в сто конто. Но мне, Лизия, он не подходит, у меня достаточно средств, чтобы позволить себе более дорогого жениха.
Подобные фразы Аурелии у большинства окружающих вызывали улыбку, потому что воспринимались как остроумные шутки. Однако почтенные дамы, главным образом те, у которых были юные дочери, находили их неуместными в устах порядочной девушки.
