Религия рождала науку. Наука создавала системное понимание мира. И затем, по мере развития, все более тяготела к религии, что в конечном счете приведет к их объединению в рамках нового мировосприятия, где они будут не исключать, а дополнять и взаимно обогащать друг друга. И такое познание было свойственно любому процессу развития!
Итак, очередной этап пройден. В такие минуты я часто вспоминаю, что мой отец был врачом. У него была любимая фраза: «Люди славили мудреца за его любовь к ним, однако, если бы они не сказали об этом, мудрец так и не узнал бы, что любит их». Уж не знаю, откуда он ее выудил, только повторял бессчетное количество раз. Отец лечил так, как мало кому удавалось. Впрочем, он говорил на старый манер: врачевал. По своему духу и темпераменту он, конечно, гораздо больше был ученым, нежели врачом. Отец всегда оставался самим собою, и его никогда не покидала тяжесть ответственности – она была для него тем же, что для наших тел – земное тяготение, которое заставляет мускулы совершать усилия, постоянно напрягаться, преодолевать тяжесть тела, но без которого жизнь была бы немыслимой.
Хорошо помню, как я ушел со второго курса физмата и занялся биологией. (Отец уже умер и не знал об этом.) Это новое решение, принятое с такой же головокружительной быстротой, с какой я принимал предыдущие, было попыткой проникнуть в смысл основных ценностей жизни и хоть немного искупить свою вину перед отцом, – попыткой запальчивой и наивной, поскольку я не имел понятия о том, что, собственно, такое профессия врача. Но хотел приблизиться к ней! Оправдать меня может лишь то, что я окончил факультет и в то же время не оставил главной своей цели…
У каждого есть прошлое, при воспоминании о котором начинает бешено колотиться сердце. То, что долго делало тебя счастливым. То, что, по твоему твердому убеждению, должно было продолжаться вечно. Нет ничего труднее, чем перестать принимать прошлое за настоящее. И, избавившись от иллюзий, начать полноценно жить своей подлинной жизнью.
Помню, как, двадцатидвухлетний, я шел по улице. Всюду царила возбужденно-торопливая атмосфера вечера выходного дня. А я плыл сквозь этот бурлящий поток, невозмутимый, безучастный, равнодушно наблюдая, как люди выходят из магазинов, нагруженные свертками, вскакивают в ожидающие их машины, идут в кинотеатры, гуляют в скверах… Но все это меня уже будто не касалось. В этот самый день я первый почувствовал сильнейшее отчуждение, я понял, что радость жизни для меня больше неведома, радость, счастье, надежда для меня будут в другом – в непрерывном поиске, находках и разочарованиях. Когда Томас Алва Эдисон изобретал нить для лампы накаливания, он перепробовал тысячу разных способов, и все они оказались неудачными. Тогда он сказал: я испробовал тысячу неверных способов. Теперь всего лишь осталось найти один правильный. И он нашел его…»
И это все? – изумился Турецкий. Это даже дневником нельзя назвать. Ни дат, ни временных отбивок. Это нечто гораздо меньшее… или большее, как знать? Может быть, это кусок какого-то научного манифеста. А может, просто отрывки рефлексии ученого на досуге.
Запись была сделана в общей тетради с зеленой обложкой старого советского образца. Турецкий внимательно пролистал ее, нет ли чего между страниц. Увы. Тогда он просмотрел, как тетрадь скреплена. Ага, ну конечно. Оказалось, страницы вырваны. Турецкий посчитал: в 64-страничной тетрадке их было 56.
