Сентябрь со вкусом счастья - страница 4



В России всюду, взгляд куда ни кинь,
От росстаней и расставаний горько.
Сгорел быстрее, чем в ночи звезда,
Стремительней и горше, чем Есенин.
Слова твои над нами – синей сенью…
В России расстаются навсегда.

Владимиру Высоцкому и Марине Влади

У тебя жена была Колдунья!
Ты поля влюбленным расстилал…
Стала декабристкой! – ты подумай! —
Никогда тебя не предала!
Через все морозы и метели
Понесла по льду свою судьбу.
Птицами печали не взлетели,
Пролегли морщинками на лбу.
После той любви, живи, попробуй!
Век жесток и тяжелы года —
Без тебя легли судьбой сугробы.
Декабристка – это навсегда.

Владимиру Высоцкому

Есть в этом сожаленье об ушедшем,
О невозвратном гулкая печаль,
Когда любимым вслед кричим и шепчем:
– Прости меня, любимая, прощай! —
Вдруг на крутом дороги повороте,
И на судьбы внезапном вираже,
Не можете расстаться, но уйдете,
Еще не время, но, увы, уже…
Есть в этом сожаленье об ушедшем
И об ушедших лютая тоска.
Тем, кто остался, жить, поверь, не легче,
У жизни привкус мокрого песка.
– Прости меня, любимая, – мы шепчем.
– Прости меня, любимая, прощай!
И даже в сожаленье о прошедшем
Мне верности хранить не обещай!
Ты дни смакуй, любимая, как сладость,
А я тебя, поверь, теперь дождусь.
Недолгая нам вместе жизнь досталась,
Но все же в радость,
В радость, а не в грусть!

Анне Ахматовой

Невозможно тяжелой дорога была,
Но шаги мои были легки.
На дороге была только тень от крыла
И летели за мной голубки.
Солнце жаркое жгло, пыль стояла столбом,
Город милый остался вдали.
Мне нельзя оглянуться, не стать бы столпом,
Скоро море, и там корабли.
Я из города снова тайком ухожу,
Ухожу в неизвестность и тьму.
Только жизнь и надежду свою уношу,
Больше я ничего не возьму.
Собирают на площади завтра костер,
Хворост добрые люди несут,
На помосте стучат молоток и топор,
Только дома меня не найдут.
Я успела. Я стражу в ночи обошла,
Ведь шаги мои были легки.
На дорогу легла только тень от крыла
И летели над ней голубки…

Памяти Анны Ахматовой

Жду письма твоего в понедельник
И гадаю по дальней звезде.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле!
Сочинил и забыл. Посмеялся.
И ушел в непроглядную тьму.
Не до смеха тому, кто остался,
Этот труд остается ему.
Петь и плакать… Грустя, улыбаться,
И на тонущем плыть корабле.
Среди горя и войн оставаться,
Утверждая любовь на Земле.

В музее Анны Ахматовой

А зеркало это хранит отражение
Еще не рожденного стихотворения.
На темных листах
пожелтевшей бумаги
Слова доблокадной
Крестовской отваги,
И матери слёзы,
и горе вдовы,
И память о тех,
кто не снёс головы.
А та, что жила здесь
в метаниях тела
Давно умерла,
и кровать опустела,
Но что-то осталось,
и дальше живет,
Как прерванный,
горький
последний полет:
Стихи на бумаге,
портрет на стене,
Любовь к погибающей
в муках стране,
И это, заблудшее здесь отражение
Её не рожденного стихотворения…

Борису Пастернаку

Сухую грусть на дно очей
Совсем нетрудно спрятать.
По саду в холоде ночей
Кружить и в дождь, и в слякоть.
На свет мерцающей звезды,
– Вверх по канату, прямо! —
Войти в пространство немоты,
Двух лун слугой упрямым.
И чередою февралей
Свечой в окне светиться,
Упрятать грусть на дно очей,
С тобою – мне – проститься.

Осипу Мандельштаму

Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени,
От всех цветочных тонких жил
Легчайшие ложатся тени.
Цветок сирени в полутьме
Едва заметно, робко дышит,
Как женщина, что в полусне,
Не знаешь – слышит ли, не слышит.
И больше нет цветочных сил
Сиять среди живых растений.