В одну из смен на стройке ему на голову упала деревянная балка. Оправившись от боли, мой брат продолжил работать, а потом переоделся в брюки с рубашкой, оседлал свой велосипед и покатил на учебу.
Сотрясение мозга дало о себе знать рвотой на экономической теории. Беспомощный визг однокурсниц и презрительные смешки ребят, решивших, что Декстер накануне просто перебрал, –последнее, что мой брат помнил отчетливо. Чьи-то руки подхватили его подмышки, выволокли грузное тело из-за парты и спустили на первый этаж.
Очнулся Декстер в больнице и в изумлении воззрился на парня, который сидел в кресле напротив его койки.
– Дерек Блэкшир? – удивился мой брат. Он ожидал увидеть кого угодно, только не главного богача своего курса.
– Я не нашел у тебя мобильного, чтобы позвонить родным, – невозмутимо отозвался Дерек, продолжая листать брошенный кем-то журнал, – врачу интересно, где ты умудрился так приложиться.
– О дверцу своего Феррари.
– Не ври, ты работаешь на стройке отеля моего отца. Я видел тебя, когда приезжал к нему в офис.
– Тебя не удовлетворило качество моей работы? – обиженно парировал Декстер. Он даже забыл поблагодарить своего спасителя.
– Я не хотел тебя обидеть. Честно сказать… – Дерек отложил журнал и поднялся на ноги. Виновато почесывая затылок, он шагнул в сторону Декса. – Моей семье просто повезло, что мы жили в Корее, когда кризис набирал обороты. Большую часть активов папе удалось сохранить. Воля случая, что не я, а ты оказался на стройке. Мой отец последние два года только и делает, что ставит мистера Тэмплинга себе и мне в пример. Говорит, раньше за правду так не бились на дуэлях, как твой отец теперь сражается за свою компанию. И, считай, для меня – честь помочь тебе.
Через полгода эту же самую фразу скажет мистер Блэкшир, когда они с папой заключат сделку слияния своих корпораций.
И вот, девять лет спустя, я стою одна посреди узкой мощеной улочки и пытаюсь проглотить ком воспоминаний, который стоит поперек горла и мешает дышать. Поверх двухэтажных домов стелется утренний солнечный свет, от которого Эннисмор Гарденс наполняется теплом и уютом. Плющ и дикий виноград покрывают стены густым изумрудно-огненным ковром. Сюда не забредают туристы, думаю, их пугает тишина и отсутствие Белгравийской помпезности.
На крыльце против родительского дома умывает мордочку британская кошка. Заметив меня, она презрительно щурит свои апельсиновые глаза, опускает лапу и обворачивается пушистым серым хвостом.
– И тебе привет, Герми, – говорю я, кошка поводит ухом и удаляется с видом монаршей особы.
Проводив ее взглядом, поднимаюсь по ступенькам и отрываю пожелтевший листик с лаврового дерева, что растет у входа.
– Доброе утро, Ребекка! – радостно приветствует меня Молли, новая мамина горничная.
– Ты забыла полить лавр, Мо! – шепчу я ей, снимая плащ и оглядывая чистую прихожую с зеркальным потолком. Молли благодарно кивает, хватает с окна лейку и вылетает за дверь.
Я только что спасла ее от длинной нотации мамы относительно «последствий, которые влечет за собой недобросовестное исполнение должностных обязанностей». В последние три года мама стала пронзительно дотошной к мелочам любого рода. Она готова заламывать руки, если папа возвращается с работы в ослабленном галстуке: в ее глазах это означает, что ему стало дурно от новых плохих новостей. Мама драматизирует все и вся, но я ее за это не виню. Ведь однажды она уже не догадалась, что ее сын попытается вскрыть себе вены.
