Война взорвала жизнь московских дворов. Разом прекратились шумные детские игры, на площади перед Курским вокзалом стоят зенитки с длинными тонкими стволами, запрещено зажигать свет по ночам, это называется светомаскировка, и все окна заклеены крест-накрест полосками бумаги. Считается, что это поможет не вылететь стеклам на случай бомбежки. А по ночам в небе над Москвой разворачивается феерическое зрелище. В мертвой тишине затаившегося города возникает, растет противный, низкий, скребущий сердце гул.
– Прорвались! Немецкие бомбардировщики прорвались! – во двор высыпает все население дома.
Вспыхивают лучи прожекторов, рядом, у Курского, и где-то сзади, от Красной площади и дальше, шарят по небу, скрещиваясь, и вот в перекрестии двух лучей вспыхивает черная муха, туда же устремляется третий луч.
– Поймали! Ведут! – ликует двор.
И сразу от Курского вокзала, захлебываясь, застучали, залаяли зенитки, окружая черную муху игрушечными, ватными облачками разрывов, а муха рвется из паутины, резко ныряет вниз, и прожектора растерянно шарят в поисках.
– Ах, упустили, ушел, гад! – издалека доносятся глухие взрывы бомб. – Ну, все-таки не допустили до Москвы! Отбомбился за Сходней. Ну, все, сегодня больше не сунутся, – и на крышу дома отправляются дежурить те, кто по очереди, сбрасывать зажигалки на случай, если будет новый налет. Старшим детям разрешают подежурить со взрослыми, и Нина с Фредей утром приходят возбужденные, с горящими глазами.
– Мам, на нас сегодня ни одной не упало, а вон там, за Москварикой, бомбили, и пожар был.
– Подожди, не хватай хлеб, лучше умойся с улицы, сейчас завтракать будем.
Однажды Фредя принес настоящий осколок, зазубренный и изломанный с одной стороны и смятый с другой. Он обжигал синеватым тусклым блеском, и было томительно страшно держать его на ладони. Осколок настоящей бомбы, сброшенной на Москву фашистским летчиком. А ведь он мог попасть в кого-нибудь из нас!
Семья Симы занимала комнату в общей для всей большой семьи Вернеров квартире.
Когда-то, незадолго до семнадцатого года, эта четырехкомнатная квартира в Барашевском переулке рядом с церковью Введения в Барашах была приобретена фирмой «Братья Герхардтъ» для своего доверенного лица Иосифа Михайловича Вернера. Большое мукомольное дело закрылось в начале двадцатых, и сам Герхардт, глава фирмы, своевременно и благоразумно бежал на родину предков. Он убеждал Вернера последовать с ним, обещал помощь и содействие, но Иосиф Михайлович был стоически непреклонен: «Мои предки приехали в эту страну сто семьдесят лет тому назад, эта страна – моя Родина, – жертвенно заявил он, – и я останусь с ней, что бы ни случилось». Ах, если бы Родина внимала прекраснодушным речам своих интеллигентных детей, хотя бы и немцев по пятомупункту, во что бы то ни стало решивших разделить ее непредсказуемую, но всегда горькую судьбу!
Время шло, сыновья женились, заводили семьи, и квартира Вернеров превратилась в типичную московскую коммуналку. В первой от входа комнате, дверь направо, жил старший сын Отто с женой Шурой и сыном Виктором. В следующей помещались сами родители – Иосиф Михайлович с Оттилией Карловной. Самая дальняя и большая отошла Иосифу и Симе с тремя детьми, а в маленькой проходной комнате ютились Артур, третий сын, с маленькой женой Милой и дочерью Виолеттой. Симе очень неловко было проходить каждый раз к себе через этот распахнутый, открытый для всех проходящих семейный быт. Но что делать, слава богу, есть жилье. Вон Оскар, младший из Вернеров, с женой Верой и двумя детьми не поместились, и скитаются, горемыки, снимают угол где-нибудь.
