– Ах ты… – Борин лоск снова вдруг слетел и подевался куда-то, теперь уже безвозвратно, и он грязно выругался, – Смотри, ходи да оглядывайся! Встретишь весну, оттаяв в сугробе!
– Да, да! Иди уже, и не забудь, что я предусмотрительно включила запись разговора, – Сима показала телефон, вынув аппарат из кармана, хотя это и был блеф чистой воды, она только сейчас подумала, что нужно было включить запись.
Борис покраснел ещё сильнее, но промолчал на этот раз, и Сима подумала, что нужно было сразу его записью припугнуть, тогда она могла бы избежать этого неприятного разговора. Выпихнув ногами за дверь оставшиеся пакеты с вещами Бориса, Сима заперла дверь на оба замка и на задвижку.
Еще где-то минут десять она наблюдала в глазок, как Боря таскал свои вещи в стоявшую у подъезда машину такси, которую Сима приметила раньше. Мужчина постоял у двери, держа в руках последние три пакета, потом плюнул на дверь и шаги его застучали по лестнице.
После того, как Сима проводила взглядом выехавшую со двора машину такси, усталость навалилась на неё, тошнота снова подкатила к горлу. Чтобы успокоиться, она старалась думать о том, что вообще-то сегодня был неплохой день! Она нашла работу, которую хотела, и еще она избавилась от человека, пустить которого в свою жизнь было её явной ошибкой. И хорошо, думала Сима, что всё это случилось сейчас и не зашло слишком далеко – она не успела натворить того, что было бы гораздо сложнее исправить!
Сима вошла в кладовку, глядя на опустевшие полки. Достав коробки, она стала раскладывать по прежним местам и Димину аппаратуру для фотографии, и книги снова вернулись в шкаф в спальне. Достав из чехла накидку на кресло, Димину любимую, из овчины, Сима прижалась к ней лицом и разрыдалась в голос.
– Прости, прости меня! Какая я дура, дура! Ничего не могу я в этой жизни без тебя, и не хочу ничего… ничего не хочу… к тебе хочу, забери меня, прошу…
На дворе уже была поздняя ночь, часть фонарей уже погасли, окна соседей почти нигде не светили, оставляя на снегу отблески. Сима стояла у окна и смотрела на медленно кружащийся в сероватой мгле снег, пушистыми облаками укладывающийся на притихший двор. Вдалеке, на проспекте шумела жизнь, небо над городом было подцвечено отсветом уличного освещения, и она подумала, что тщетно надеяться увидеть там звёзды…
А раньше они с Димой любили смотреть на звёзды, когда ездили в деревню… Сима помнила, как надевал на неё Дима свои варежки-шубенки, когда они зимним морозным вечером шагали по узкой тропке от остановки автобуса к дому его родителей.
Горько было на душе, горько не от расставания с Борисом, а от понимания, что ничего из того, что она по-настоящему любила, никогда больше не вернётся.
С трудом пережив следующие несколько дней, Серафима всё же нашла силы взять себя в руки. Даже позвонила обеспокоенной Алле. От разговора с которой она отказывалась все последние дни, говоря:
– Аллочка, я немного приболела, давай, я тебе после перезвоню, хорошо? Не волнуйся, я в порядке.
Алла понимала по голосу Симы, что с подругой что-то приключилось, но расспрашивать не спешила. А Сима и в самом деле приболела, ломота во всем теле и повышенная температура, такую реакцию на стресс выдал её организм. Переболев пару дней, Сима набрала номер подруги, собираясь рассказать о произошедших событиях. В конце концов у нее была еще и хорошая новость – она нашла работу и в понедельник собиралась приступить к новым для себя обязанностям.
