В нашем селе в тридцатых годах жили юродивые брат с сестрой, Миша и Дуня Сыровы. Их знали все в округе. Кто почитал, кто гнал, кто боялся их, а кто глумился над ними, как над умалишенными.
Церковь была закрыта, батюшка находился в ссылке, и единственными духовными столпами на селе были эти люди. Они, как пророки среди израильского народа, обличали нравы, предсказывали будущее, скорбели за народ Божий, молили за него и незаметно уходили в мир иной, оставив о себе святую память. За все обиды Сыровы платили любовью, терпеливо снося оскорбления, насмешки, холод и голод, телесные болезни.
– Так, однажды, – рассказывала наша односельчанка, Феодосия Павловна, – пришел Мишенька зимой к нам в дом, а ходил он зимой босой. Залез на печку и уснул. Смотрю, а в ногах у него черви копошатся. Боже мой! Дай, думаю, согрею водички и раны ему обмою. Только прикоснулась к ним, как Мишенька вскочил и залепетал:
«Тетушка, тетушка, не надо, мила. Это мое золото, золото мое!» – и убежал опять на улицу. Это был его золотой ключ в Царствие Небесное.
Часто Миша был потехой детворы. А как-то раз один крестьянин решил подсмотреть, куда это Миша ночью ходит. И увидел, как поднялся Миша на гору, опустился на колени на церковной паперти и долго-долго молился за все село, за тех, кто обижал его, кто просил его молитв, кто кормил и согревал его, за тех, кто лежал расслабленным на одре болезни… За всех молился Миша, и для всех хватало места в его любящем сердце.
Жила в нашем большом селе одна семья. Обычная, для многих незаметная, только жизненный крест был у них тяжелее, чем у других. Да и каким он мог быть у старой матери, жившей со своей слепой дочерью Александрой? Санькой звали слепую старики односельчане, а молодые и вовсе не знали, как звать-величать.
Жили Мятлевы в тесной гнилой избушке у самой горы, и никто к ним не ходил, разве только пьяные мужики клянчили денег на опохмелку. Слепая Александра ругала их за пьянство, за драки, за то, что в Бога не веруют, женам молиться не дают, детей не крестят… Да много еще за что. Невзлюбили ее посетители, и когда случилась с Санькой беда, никто из мужиков и пальцем о палец не ударил, чтобы хоть как-то помочь страдалице.
А случилось вот что. На шее у Александры надулась огромная опухоль. Разрастаясь, она причиняла такую нестерпимую боль, что мать забеспокоилась не на шутку – того и гляди, помрет Александра. Но кто-то из добрых людей посоветовал Саньке приложить к больному месту заячью лапку. Говорят, в старину так лечили опухоль, может, и сейчас поможет.
Пошла мать искать охотников. Но, как на беду, одного дома не оказалось, у другого зайца не было, а третий так прямо и заявил: «Зайчика-то я давеча подстрелил, а Саньке Мятлевой и шерстинки не дам. Она ругается».
Поплакала перед образами Александра и, прося у Бога помощи, предалась Его святой воле. И – о чудо! Открывает мать рано утром скрипучую входную дверь, а у самого крыльца лежит мертвый заяц. Забежал косой и умер прямо у дома Мятлевых. Вскоре Александра исцелилась от своей болезни.
Прошло несколько лет после этого чудесного случая, и многие о нем забыли. Но не забывали всегдашнюю милость Божию сами Мятлевы. А Бог питал их поминальными столами. Церкви в нашем селе не было, значит, все надежды на монашек да на разных верующих старушек. Хорошо пела Санька по памяти, и голос звучал как-то особенно. Слепая, убогая… Хоть ворчала она много, да как такую не пригласить помолиться об усопших сродниках?
