– Тесно, – проговорил он.
Старик замычал.
– Тесно, тесно… – зашептал Сережа. – Тесно… ну… тесно…
Старик мычал. Мальчик дважды вздрогнул и перестал двигаться. Старик отпустил его, откинулся назад и задышал жадно, всхлипывая.
– Ах… ах… сладенький… ах… – бормотал старик. Мальчик наклонился, потянул вверх штаны. – Ох… Божья роса… маленький… – Старик поцеловал его член, вытер губы и тяжело встал с пола.
Сережа застегнулся, поправил куртку, достал из кармана часы на цепочке:
– Без трех семь.
– Еби твою мать… щас, щас… фу… – привалился к ящикам, взявшись рукой за грудь. – Дай подышать… охо…
– А газ? Не забыли? – спросил Сережа.
– Все… все в порядке… ой. Как встал вот резко, так сразу в голову… фу… пошли… – Старик оттолкнулся от ящиков, вышел за дверь и стал осторожно спускаться по ступенькам.
– Генрих Иваныч, а хлеб? – Выходя, Сережа заметил авоську с батоном.
– А, хуй с ним, – пробормотал старик.
Старик позвонил в дверь: три коротких, один долгий. Дверь сразу открыли, они с Сережей быстро вошли.
– Генрих Иваныч, как это понимать? – спросил Ребров, запирая дверь на цепочку. – Сережа?
– Как понимать, как понимать, – забормотал старик, расстегивая пальто. – Так понимать, что мне не тридцать пять, а шестьдесят шесть…
– Виктор Валентиныч, час пик еще не кончился, – Сережа снял шапку и кинул ее на вешалку.
– Двадцать минут! Куда это годится? – Ребров помог старику снять пальто.
– Ну, ничего, ничего, – бормотал старик, снимая калошу концом палки.
Пройдя по коридору, они вошли в большую пустую комнату. Пестрецова сидела на подоконнике и курила.
– Штаубе, милый! Сереженька! – Она спрыгнула, подошла и поцеловала обоих.
– С приездом, Ольга Владимировна, с приездом, – засмеялся старик.
– Олька! – улыбался мальчик.
– Нарушители! – засмеялась она.
– Друзья, это печально, а не смешно, – Ребров склонился над раскрытым чемоданом. – Если все пойдет с издержками, я вообще плюну. У меня в Киеве любимый человек.
– Витя, не сгущай, – Пестрецова бросила папиросу на пол и придавила сапожком. – Еще вагон времени.
– Да и куда… куда, собственно, спешить-то? Что, поезд уходит? – Штаубе заглянул в чемодан. – Ой-ей-ей… Виктор Валентинович, вы время даром не теряли.
Чемодан был полон различных инструментов, металлических деталей, брусков и пластин.
– Не терял, – Ребров нашел широкую стамеску с плексигласовой ручкой, молоток и выложил их на пол. – Баллончики у вас?
– У меня, – Штаубе полез в карман.
– Держите при себе, – Ребров закрыл чемодан, выпрямился. – Так. Прошу внимания.
Он подошел к окну, поплотнее задернул грязные шторы, повернулся и заговорил, потирая руки:
– Итак. То, что будет сегодня, к вашему сведению, не Дело №1, а Преддело №1. Соответственно наклонный ряд, капиталистическое и яросвет будут сокращены. Начнем.
Все стали раздеваться, складывая одежду на пол.
Пестрецова помогла старику снять протез с культи. Голый Ребров подошел к большому кубу, стоящему в углу комнаты. Куб был сбит из толстой фанеры, к одной из его сторон были приделаны четыре кожаные петли. Ребров присел, продел руки в петли и встал, держа куб на спине.
Ольга и Сережа подвели к кубу Штаубе.
– Крышку, – командовал Ребров.
Ольга сняла с куба верхнюю грань и положила на пол. Затем они с Сережей помогли голому Штаубе забраться в куб.
– Есть… – пробормотал Штаубе из куба.
Ольга поместила грань на прежнее место, закрывая Штаубе. Сережа подал ей молоток и четыре гвоздя. Она вставила гвозди в четыре отверстия по углам верхней грани и прибила грань к кубу.
