Я опустила глаза к полу.
– Спасибо, – буркнула.
– О, – хмыкнул Князь, – он нас и спасет.
Я решила промолчать. Ведь жизнь папы была важнее моих принципов. Вообще всё было не таким важным по сравнению с этим.
Все эти вечные догмы о жертвенности успели надоесть и мне самой, однако я смирилась. С чем только не смиришься, если на кону стоит жизнь любимого человека. Я в какой-то мере обменивала одну жизнь на другую. Вернее, на шанс проигрыша или победы без убытков. Я нагло уповала на провидение с его удачливостью. Повезёт ли сейчас? Я надеялась на это. Мне хотелось бы верить, но я считала себя реалистом.
– Постой, – вспомнила я, – если сердце нужно у кого-то забрать, и он погибнет, то… кто это будет?
Я встретилась с полностью чёрными глазами мужа. Он усмехнулся.
***
Это было жутко. Мурашки бегали по коже несколько часов, пока я сидела напротив входа в прощальный шатёр, окутанный в чёрный куртий магический дым, занавешенный плотной тканевой завесой, несколькими барьерами и заполненный всеми членами нашей стаей. Тодор с сереющим лицом Вомбором у самого входа добавляли антуража и моей тревоги.
– Ой, баю, баю
Нe ложися на краю, – завела очередную песню развалившаяся пластом рядом Нира.
– Почему у тебя все песни звучат так жутко? – была согласна со мной мама, периодически вздрагивающая от холодка по спине.
Я была накрыта двумя покрывалами, одним меховым куском и полноценным одеялом, которые успели натащить и напялить на меня как бы невзначай проходящие мимо курты. Мыслесвязь работала стабильно – стая вздрагивала вместе со мной, а потому утепляла свою Альфу.
– Придёт серенькой волчок
И укусят за бочек,
И потощат во лесок, – заунывно, трагично и всё ещё жутко.
Волчья магия на шатре, казалось, сгустилась от ее колыбельной.
– Ой, баю, баю
Потерял мужик душу
– Нет! Всё! Хватит! Я так больше не могу! – вскочила с лавочки мама, – заткнись, чудовище! Уже всю стаю от тебя трясет!
Я неожиданно кивнула:
– Да Нира. Прошу тебя, зачем ты вообще это делаешь?
Девушка пожала плечами.
– Все, что происходит в том шатре, противоречит воле Цикла, а значит будет рассужено и воздано, – она вперила в меня внимательный взгляд, – Феликсиниан Вольтер живёт последнюю жизнь. Пустота станет его ближайшим пристанищем, – она развалилась руками и ногами в разные стороны, не взирая на то, что делает это прямиком в пыли, – я не осуждаю, но против Бога идти нельзя. Его законы нерушимы.
В голове что-то резнуло. Неприятно так, гнетуще.
«– Ещё странность – почему Кери так сильно тебя ненавидит? – я заглянула ему в глаза, – меня понятно – я лезу туда, где он наводил свои порядки, но ты?
Он хмыкнул и ласково провёл по моей щеке до скулы.
– А я лезу туда, где он придумал свои законы, – усмешка и невероятный взгляд: насыщенный, ясный и улыбчивый».
«– Элли сделала очень большое количество хороших вещей для меня, – прямое, – и для нас в кооперации.
Я хмыкнула.
– Например? – скрестила руки на груди, но опомнилась и подхватила альбом.
Фил явно перебирал в голове варианты.
– Из-за её действий в прошлом Виктор Кери не способен навредить или ограничить нас троих, – насмешливое, – включая отца».
«– Пытаешься вложить в мою голову благие мысли, но одновременно не планируешь слушать меня – Виктор Кери убьёт тебя, твою проклятую сумасшедшую «бабушку» и твоего не в меру пронырливого отца! – снова шипение, – никто не сможет спасти тебя в этот раз, аларин. Ни я, ни Варг, ни Элли, ни ты сама».
