Его рука все еще была зажата в моей. Она снова дернулась, дважды, и на лице Гончара вновь отразились боль и вина.
– Но если у тебя найдется горчица, мы можем попробовать. Почему бы и нет? – Взяла нежно его руку, затем вторую и сложила их у него на груди в замочек. Соединила, переплетя меж собой пальцы. Свою же ладонь оставила сверху. Легко, почти невесомо, точно перышко. Чтобы не придерживать, а просто успокоить.
Кажется, сработало.
Мы оба смотрели на его руки, сцепленные в замок и накрытые моей ладонью, и молчали. Я дышала медленно, тихо, не глубоко. Словно бы его болячка была всего лишь спящим зверем, которого мы боялись потревожить. Конечности больше не дергались, и это было прекрасно. Кажется, ключик к одному из тиков случайно был найден.
И еще неизвестно, как бы его организм отреагировал на раздражение нервных окончаний горчицей. Во я дала. Придумала тоже. Глупость несусветную. Лучше сбегать в магазин за лекарствами и сварить куриный бульон.
– Дядь Вань, – я заметила, как подрагивали его веки, когда он косился на телевизор.
Еще один раздражитель.
– А? – Его лицо прояснилось, морщинки разгладились.
– Ты не виноват. Не нужно стыдиться. – Перевела взгляд на руки, испугалась, что они снова задергаются от этих слов.
– Хорошо. – Ответил он и замолчал. Будто считал количество собственных вдохов и выдохов.
Мне стало стыдно, будто только что расковыряла его старую рану и залезла внутрь своими пальцами. Еще и наглый любопытный нос сунула туда же.
– Если я стараюсь сдерживаться на работе, – продолжил вдруг он, – к вечеру все только усиливается.
– Значит, все-таки ты ходил убирать утром территорию?
– Угу. – Мужчина поджал губы.
– Тебе ведь нужно поправиться. Беречь себя, чтобы не разболеться окончательно. Лежать в постели, надеть носки потеплее. Обещай мне, что будешь слушаться?
– Мне… нужно поклясться? – Улыбнулся он.
– Желательно. – Я покачала головой. – Я ведь кроме тебя здесь никого не знаю. У меня больше нет никого…
– Значит… – Его грудь поднялась от шумного вдоха. – Мне теперь и помереть без твоего разрешения нельзя?
– А помереть тем более.
Теперь дыхание Ивана выровнялось, взгляд окутал меня отеческим теплом.
– Скажи лучше, – сказал тихо, – как там в кафе? Нашла себе друзей?
– А зачем мне друзья? – Удивилась я искренне.
– Что, не познакомилась даже ни с кем?
– Все, что мне сейчас нужно, это удержаться на адской работе, чтобы со временем можно было решить вопрос с жильем. Весь этот вид из окна на чердаке… Красота умопомрачительная, не спорю. Но спать на матрасе, есть одни бутерброды, умываться утром из стаканчика, из него же пить и брать воду для чистки зубов…. Хм… Не самое веселое из моих приключений, если честно. А еще приходится беспокоить тебя вечерами, чтобы помыться… Прости, дядь Вань, но мне бы просто выжить для начала, какие уж тут друзья!
– Нет, пташка, – (он придумал это прозвище вчера, когда мы кормили вместе голубей вечером на площади), – тебе бы нужно как-то устроить здесь свою жизнь. А одной вряд ли выйдет. Ты молодая, красивая, смекалистая. С такими данными не по чердакам шарахаться, а пойти учиться нужно, получить образование. Двигаться вперед, понимаешь?
– Как же… понимаю… – Сказала печально, взяла со стола платок и подала ему.
Расцепив руки, он принял его из моих рук и шумно высморкался. Упал обратно на подушки без сил и закрыл глаза:
– Тебе Бог дал всё. Грех не воспользоваться. Меня вот по состоянию здоровья в армию не взяли, потом на нормальную работу не смог устроиться. А ведь было желание и учиться, и работать. Но шарахались все… И вот так всю жизнь – один да один.
