Сердце Отчизны - страница 7

Явился вдруг пришлец с того света и рассказывал жадным людям: есть где-то на том свете какая-то Россия, кто-то живет, чего-то делает. И непостижимо то, что как будто и нечего про ту Россию рассказать.

Там фронты направо, налево, позади, впереди, как сетка. В этой сетке направо, налево, позади, впереди – режут друг друга, жгут, калечат. Солнце больше не встает, сплошная ночь. Одни вбивают гвоздями в живой лоб красную звезду и терзают прикладами до смерти; другие жгут живым ноги, размалывают живые тела между жерновами. Звериное сумасшествие и оскал с кровавой пеной там, где была Россия.

Там жизнь умерла, там фантасмагория безумства. Здесь тоже жизнь умерла, – вышли из могил покойники, стучат вымершие слова, как кости в мешке, воняет тлением.

Россия сгинула в небесной тьме затмения жизни.

Надо иметь терпенье не человека, а истории, чтоб дождаться жуткой зари над пожарищами и землетрясениями.

Но у человека душа такая тонкая и хрупкая! Что в сравнении с нею хрусталь, одуванчик или снежинка?

Она хватается за тень, в воспоминаньях ищет опоры, из глубины своей дрожа поднимает милые образы, дорогие слова.

Россия наша, Россия! Ты, в ночи и страданьи, спаси нас собою! Ты, белый город любимый, приснись нам, спаси от безумия!

Мне снился Арбат в жаркий майский полдень.

Раскаленный воздух застыл между рядами высоких домов. Будто бриллианты-чудовища горели в солнечном блеске стекол. Будто синяя пропасть, уходило в высь голубое небо. Издалека пряным дыханием пела сирень о весне.

Камни Арбата звенели, вывески сияли золотом. Гудели колокола, неслись стрелою красные трамваи, рычали автомобили, скакали лошади. Шли и шли люди, с пасхальными радостными взорами, и божественный смех ликовал над ними.

И щедрое солнце над Арбатом тоже пело, пело солнечный свой гимн:

– Радуйся, Россия, страна моя, любимая из стран! Восхожу, и вижу тебя; отхожу на покой, и все еще ты передо мною. Каждый колос твой взлелеян мною; каждая ягодка земляники подставляет мне свою душистую красную щечку. Радуйся, Россия, моя страна! Кончились твои страдания. Больше не будет ни тюрем, ни казней, ни гибели молодых, ни безумия старых, ни молчания рабов, ни горького скитанья по чужим городам. Вот желанная Свобода, долгожданная твоя невеста. Вот она, в улыбках и слезах счастья, в изобилии и богатстве, в бодром труде, в бесконечности праздников. Вот твоя Свобода, великий народ, – открой ей брачный чертог. Слышишь звон и перезвон колоколов? Радуйся, моя страдалица Москва! Радуйся, моя великомученица Россия!

Такой вещий сон снился мне еще в те дни, когда германские пушки гремели под Лувеном.[46]

На утренней заре послышался над Городом голос с небеси сидящего одесную.

– Не может сердце мое терпеть долее. Каждый день на утренней и вечерней заре пылают эти неугасимые червонные лампады, как жертвенный пламень, зажженный во славу мне. Каждый день горят на солнце эти бесчисленные купола и тихо рдеют в синие звездные ночи. Каждый день серебро безумных колоколов твердит мне, что Город поклоняется мне. Каждый день клубится фимиам длинных литургий; серафическое пение оглашает древние своды; нет того злата, алмазов и жемчуга, которого пожалели бы для меня.

– Но разве для этого приходил я к ним? Разве я не говорил, что достаточно двух слов на молитве? Разве я не проповедовал, чтобы молились в сердце своем?