Сердце пути. Как видеть в Гуру Будду - страница 34

Я сидел у кого-то на коленях, уставившись в лица ламы, восседающего на высоком троне, и монаха, читающего текст. Хотя я не запомнил ни единого слова учения, до сих пор отчётливо помню лицо ламы. Когда я просто глядел на ламу, это шло мне на пользу. Мы обычно его называли «Гага Лама» – гага означает «дедушка» на языке шерпа. Мне нравилось смотреть на старого ламу, который был похож на долгожителя, с белыми волосами и длинной белой бородой (позже он скончался и уже переродился). Он был ламой-мирянином, женатым тантристом, а не монахом. Это был очень хороший лама, с невероятно добрым сердцем, и я очень его любил. Делая пуджи по утрам, он стучал в барабанчик-дамару, и, услышав звуки барабанчика, я сразу же к нему приходил. Я открывал занавеску на двери и ждал. Тогда лама спускался ко мне с попкорном или с другим подарком. Мы всё время получали от него сладости.

Когда лама давал учение, он сидел очень прямо, даже ни разу не шелохнувшись – в отличие от меня! Он говорил, а затем всегда смотрел на какое-то место на потолке. Сидя на коленях у одного из монахов и уставившись в лицо ламы, я тоже смотрел туда же, куда он. Я рассматривал эту точку на потолке, удивляясь, потому он всегда глядит на одно и то же место, но там ничего не было – только окрашенный кусок дерева. Бывало, что старший монах, один из ближайших учеников ламы, читал текст устной передачи, а лама в это время сидел на троне и иногда демонстрировал, что спит. Я не знаю, почему устную передачу давали таким необычным способом; похоже, так было принято.

Иногда лама выпивал немного чанга, то есть ячменного пива. Он пил его из красивого стеклянного бокала, который, вероятно, поднёс ему какой-то западный путешественник. Бокал был полон чанга, на дне бокала оставались семена ячменя, а лама потягивал чанг через стеклянную трубочку. Когда ученик читал текст, лама молчал и время от времени пил пиво, иногда притворяясь, что спит. Поскольку я сидел в переднем ряду и смотрел на ламу, когда он пил чанг, он обычно отдавал мне бокал с чангом и я немного от него отпивал.

В Солу Кхумбу, Бутане и других гималайских регионах в некоторых монастырях монахи смешивались с женатыми практикующими мирянами. Там была распространена коррупция, и монахи привыкли пить пиво. Ламы были тантриками, практикующими мирянами, а употребление алкоголя не вредит йоги-ну с высокими духовными свершениями; это только помогает ему быстро осуществить тантрический путь. Алкоголь и другие одурманивающие вещества не могут причинить вред йогинам, постигщим ясный свет и обретшим иллюзорное тело, поскольку у них есть власть над чакрами (энергетическими центрами), пранами (ветрами) и сущностными каплями. Им не грозит опасность от алкоголя или неблагих действий.

Я отчётливо помню, что пил чанг, но не помню не единого слова, сказанного ламой, хотя присутствовал на многих посвящениях, когда лама долго говорил о Дхарме. Это было подобно получению посвящения во сне, когда после пробуждения всё забывается. В моём уме ничего не сохранилось. Конечно, могли остаться отпечатки, но я не запомнил ничего, что принесло бы мне пользу.

Несмотря на то, что в детстве я не принимал решения создать отношения гуру-ученик с ламой Дондупом и не понял ни единого слова из его учений, несколько лет я представлял этого ламу в поле заслуг. Позже, когда Кхуну Лама Ринпоче прибыл в Непал, я отправился к нему, чтобы задать несколько вопросов о практике гуру-йоги. Хотя я годами визуализировал этого ламу в качестве своего гуру, я всё же спросил Ринпоче, стоит ли мне считать его таковым. Ринпоче сказал: «Если ты помнишь, что учение принесло пользу твоему уму, лучше считать его благим другом». Но Ринпоче также сказал, что, поскольку я ничего не запомнил, мне нет нужды признавать его благим другом. Ринпоче добавил, что мне не нужно осуждать этого ламу – следует просто относиться к нему равностно. Тогда я перестал представлять этого ламу в поле заслуг.