И я сжала зубы до скрипа, чувствуя, как горячая влага медленно катится по щекам. Ненавидела себя, ругала и умоляла успокоиться. Не получалось.
Потом услышала, как приоткрылась дверь. Заметила маму. Она не стала ничего спрашивать, села возле меня и взяла за руку. Тяжело вздохнула, принялась ласково поглаживать по руке. Мне не хотелось в этот момент ни с кем разговаривать, поэтому я отвернулась.
Через полчаса она уже говорила своим обычным беззаботным тоном:
– Ну, что, моя девочка желает поужинать?
– Нет, – я сонно щурила глаза, глядя, как за окном полыхает оранжевый закат.
– Тебе нужно поесть, Эмили. Потеря аппетита очень беспокоит доктора Кларк.
– Мама, – попросила я, приподнимаясь с подушки, – ты лучше спроси, можно ли мне открыть здесь окно?
– Зачем, детка? Ты можешь простыть.
– Но… – мои ладони прошлись по опухшему от слез лицу. – Эта музыка…
Мама обеспокоенно нахмурилась, ожидая, когда я закончу фразу.
– Какая музыка?
Я махнула рукой в сторону алеющего на фоне горизонта кусочка солнца.
– Там, за стеклом. Она такая красивая. Хочу, чтобы было лучше ее слышно.
Она обернулась к окну и снова посмотрела на меня. Ее брови немедленно взметнулись вверх:
– Я ничего не слышу.
– Ну, как же… – устало улыбнулась я. – Вот: пам, пам, пам, пам па… – напела я, неуклюже дирижируя.
Это заставило маму выпрямиться и встать. Точно ищейка, она склонила голову, пытаясь прислушаться. Подошла к окну, вытянула шею, пожала плечами:
– Нет. Ничего я не слышу.
– Хм, забавно, – до меня по-прежнему доносились мелодичные звуки.
Мама слегка напряглась, сжала губы, пристально разглядывая меня.
– Нужно спросить у доктора Кларк. Может, у тебя в ушах шумит? Это, вообще, нормально? – она дотронулась до моего лба. – Температуры нет, вот что самое главное. Как ты себя чувствуешь, Эмили? Не вспотела, голова не болит, пальцы не онемели?
Мне казалось, она может, как из пулемета, выплевывать в меня всевозможные признаки отторжения сердца до бесконечности, поэтому я поспешила скорее прервать ее:
– Мам, все хорошо.
– Точно?
– Разумеется.
– Я попрошу доктора Кларк зайти к тебе, – сказала она, с тревогой глядя мне в глаза.
Пришлось сдаться:
– Ладно.
Мама помогла мне лечь и поспешила покинуть палату. Послышались ее торопливые шаги по коридору. А значит, впереди меня ожидал очередной осмотр и десятки различных вопросов о моем самочувствии. Мрак.
Поэтому я поспешила достать телефон и еще раз набрала номер Райана. Абонент по-прежнему находился вне зоны доступа. Мне ничего не оставалось, как ждать и надеяться, что вскоре он остынет и захочет со мной поговорить. Взгляд остановился на лежащей на столике коробке с кроссовками. Не верилось, что это все было правдой, и я реально смогу однажды надеть их и запросто выйти из дома. Хотя бы недалеко. Прогуляться по городу – для начала.
* * *
В день выписки я в последний раз посмотрела в окно на больничный дворик с аккуратным газоном, ровными пешеходными дорожками и многочисленными цветущими клумбами, залитыми ярким летним солнцем. Хотелось запечатлеть в памяти эту картинку, чтобы когда-нибудь в будущем перенести на бумагу. Вроде бы обычный вид из окна, но маленький пятачок земли был первым, что я увидела, встав на ноги после операции.
И это особенное ощущение, клянусь.
– Ты готова, Эмили? – спросила мама, поднимая сумку с моими вещами.
– Да, – кивнула я, не оборачиваясь.
Мне хотелось еще хотя бы минуту послушать чудесную музыку, доносящуюся откуда-то снаружи. Возможно, из парка. А может, из окна одной из палат. Кто-то виртуозно играл на клавишных. Кажется, на рояле. Потому что мелодия звучала глубоко и выразительно, и с каждым днем все громче. Очевидно, запись была очень высокого качества. Только вот где располагались динамики?
