Горящая агонией чувств порода поднималась из самого сердца и конвекционными струями уносилась вовне, к разломанный границам и разбитым в пыль ожиданиям перемен к лучшему.
Во мне бурлила злость, клубилась сизыми тучами ярость, и прошивалась десятками острозаточенных молний жажда наказания.
И я наказывал. Карал всех вокруг. Смертоносными реками желчи, выжигал запреты и пробивал себе дорогу к свободе.
Моя свобода была в академии. Вне наблюдателей и надзирающих от обоих родов. Именно здесь я спускал пар во всех смыслах этой фразы.
Брызжал горячей слюной, плевался едкостью и безразличием, швырялся ядовитыми словами и предложениями.
Бушующие потоки, ломающие все на своем пути, перли из меня, как дрожжевое тесто, что передержали в жестяных тисках. Разрывали прежнее, не позволяли оформиться новому.
Объявили меня женихом?! Ну так не монахом же!
Долгое время удерживаемый в суровом воздержании организм просил реванша, и я его ему предоставил.
От всей магической души и аристократической щедрости.
Хоть здесь по делу пригодились семейные достояния: внешность, целеустремлённость и позволение себе брать все, что приглянулось.
Единственный сбой приключился год назад. Переборщил в общении с ведьмой, хотя она, я уверен, тот дегенератский разговор общением уж точно не назвала бы.
Ведьма оказалась занятной. Заняла меня по самое… самое, отобрав то немногое, что дарило чувство освобождения.
Неделю вынужденного воздержанияя провел у комнаты, над комнатой, под комнатой девчонки в пустых попытках добраться любым способом до неосмотрительно швыряющейся повелением ведьмы.
Я привлек все свои знания, силы, знакомства, чтобы достать эту стерлядь из той консервной банки, в которую она добровольно закупорилась.
Я тогда так озверел, что послал в Великую Пустошь даже родовое обязательство и не поехал на ежегодный бал, устраиваемый семейством Римс в честь своей дочери.
Я послал и отца, когда тот в негодовании примчался в академию, чтобы урезонить зарвавшееся чадо.
Лиатор Файт сначала прошёлся по моему уму и достоинству аристократа. Когда это не сработало, как работало прежде, досталось долгу перед предками – я его к ним и отправил. Затем он перешёл к угрозам, но и их я оставил без внимания. Какие угрозы, когда я сам, кого хочешь, (а хотел я исключительно одну ведьму!) был готов достать хоть из-под земли (но прямо сейчас будет достаточно и вурдалаковой комнаты, что оказалась неприступным бастионом)?!
Уже позже, вспоминая об этом противостоянии, я понял, что в ту неделю во мне не просто взрывалось и бухало негодование, во мне сдвигались тектонические плиты, молчавшие, бездействующие годами. И этот сдвиг по полной фазе согласно законам когерентности привел к тому, что я сам себе дал шанс думать о возможности жить другой жизнью.
Как я приду к ней, пока не знал, но то, что другая жизнь существует и, значит, возможна для меня – этот факт прочными стежками укладывался внутри, затягивая дыру безысходности, безвыходности, бессилия, беспросветного существования.
А история знакомства с ведьмой вышла с продолжением.
И честно, я не специально, оно само как-то получилось…
Не то, чтобы шел к этой гонке мнений намеренно…
Я жил, как жилось, по большей части смотрел внутрь себя, а уж к тому, что творилось снаружи, подключался по остаточному принципу.
Крыша летела от невыносимости определенной для меня судьбы, и душа просила отомщения, борьбы, сражения и победы.
