И вот в тот апрельский день, не знаю, как кого, а меня порадовал местный механизатор. Ему предстояло продемонстрировать новейший трактор отечественного производства. Надо было отдать должное мастерству сидевшего в кабине человека: с практическими вопросами он справился отменно. Но Лукашенко вдруг подошел к трактористу и начал расспрашивать о возможностях техники, о том, на каких здешних полях наиболее рационально его применение, как сам тракторист чувствует себя в кабине такой машины. И ответы были предельно ясными и точными.
Журналист областной газеты «Заря» аккуратно-интеллигентный Адам Тоболич, делая пометки в блокноте, восхитился:
– Вот молодец, а!
Кто-то из толпы столичных газетчиков втихую съехидничал:
– А чего ему тушеваться, меньше должности не сыщешь, ниже кабины трактора не сядешь.
Когда рассказал Володе Гордейчуку, он развел руками:
– Николай, ты же знаешь, это такой человек, который с кабины своего трактора не только засеянное поле видит, а район, область, а может, даже и республику. Жаль вот, что маловато таких! Ничего, прорвемся! – и улыбнулся.
У Володи была необычайно красивая улыбка. Она на его круглом лице, как солнечный день. Улыбнулся – и тебе светло и тепло. Невозможно было не улыбнуться в ответ. Я ни разу не видел его хмурым, желчным, жалующимся.
Последующий за «президентским», как его прозвали местные сельчане, год оказался очень удачным для парохонцев во всех отношениях. Володю я фотографировал на фоне комбайнов, вместе с механизаторами, которые, экономя время, торопливо обедали, хотя обед, а их за время уборочной страды я перепробовал вместе с профсоюзным районным «боссом» Григорием Пригодичем почти во всех хозяйствах, был вкусным.
…На зернотоке высились горы хлеба. Здесь отливала здоровой желтизной значительная часть всего районного урожая.
– Теперь мы на коне! – улыбался Володя, и добавил: – Говорил, прорвемся!
Пригодич добродушно обнимал его:
– Да вот сделай ему кадр на память, чтобы когда-нибудь внуки взглянули и поняли, каким делом занимался их дед. Всем делам дело!
В тот день мы были самыми счастливыми людьми в этом огромном мире.
…Володя умер в прошлом сентябре. Умер внезапно, в середине рабочего дня.
Когда его хоронили, мужики между собой сетовали:
– Вот спалили человека?
– Да никто его не палил, сам сгорел.
– Скажу одно: не надо было так впрягаться.
– А как же без этого, должность требовала.
– Гори она гаром, такая должность, когда бац – и нет человека.
– А ведь так все хорошо ладиться начало, так хорошо.
– Что ни говори, а спалили человека.
И было непонятно, то ли они оправдывались перед кем-то, то ли себе в укор ставили, то ли кому-то другому все это адресовалось. Много седых голов склонилось над могилой. А дождь все шел и шел. И тракторы резали на промокших насквозь полях колею, в которой смогла бы перед атакой спрятаться целая рота солдат. Тяжелый был год. Очень тяжелый. Город тоже как никогда напрягся, чтобы помочь земледельцам: поскреб по своим закромам и направил на поля людей, технику, даже горючее изыскал.
После смерти Гордейчука сельхозпредприятию никак не удавалось подыскать хорошего руководителя. Хозяйство огромное по всем меркам. Одних пахотных земель – что в ином районе. Новый председатель райисполкома Валерий Ребковец предложил вернуться на эту должность его бывшему руководителю Владимиру Хроленко. Разговор был долгим и сложным. Все эти годы Хроленко работал председателем Сошненского сельисполкома, куда его перенаправила районная власть за строптивый характер. Принципиальный, грамотный, настойчивый, он требовал большей свободы для руководителя на месте, а не ежедневных отчетов перед вышестоящим начальством о том, что сделано. Мог и на заседании райисполкома высказать на все происходившее свою точку зрения, от которой у некоторых посасывало под ложечкой.
