– Если б я не был осторожен, то давно бы не жил, – в пылу спора король забыл, что эти слова касались его отпрыска в гораздо больше степени, нежели его самого. – Необходимо предусмотреть все, что возможно. И принять меры. Только так можно сохранить и голову, и корону. И династию.
Принц согласно поклонился, не поминая, что его такая участь постигла бы гораздо раньше, не будь он крайне осторожен. Причем охота на него началась давным-давно, в самом нежном возрасте, и, скорее всего, лежать бы ему на холодном мраморном ложе в королевском пантеоне, если б не предусмотрительность и опытность герцога Мальорского, своего дядьки по материнской линии, сумевшего предотвратить следующие непрерывной чередой покушения и сохранить племяннику жизнь.
Не желая говорить на эту щекотливую тему, принц испросил позволения уйти, привычно скрывая свои мысли за нарочитой беззаботностью:
– Надеюсь, вы не против, мой король, если я начну читать эту покрытую пылью историю после окончания охоты? – и уже серьезно уточнил: – Если я внезапно ее отменю, пойдут ненужные слухи. А это никому не нужно. Завтра я рукопись точно прочту.
Король был вынужден согласиться. Принц был заядлым охотником, и отвлечь его от любимого занятия никто был не в силах. Если он пропустит уже объявленную потеху, подозрений разного рода не миновать. А вот это в стране, и без того расшатанной недовольством и знати, и простонародья, было недопустимым.
– Хорошо. Я надеюсь, завтра вы без всяких оговорок ее одолеете. – Он перешел на «вы», значит, это был приказ, и Торрену ничего не оставалось, как низко склониться перед отцом в знак послушания.
Принц отнес рукопись в свои покои, убрал в тайник и вышел на площадь перед своей частью дворца. Его спутники, спешившись, шатались туда-сюда в ожидании своего предводителя. Увидев его, все в нетерпеливом ожидании уставились на него.
Вскочив в седло радостно загарцевавшего коня, принц подал знак к выезду, и толпа верховых со сворами лающих от предвкушения борзых помчалась по улицам столицы под резкие звуки охотничьих рогов, от которых слышавшие их прохожие вжимались в стены домов, чтобы не быть затоптанными беспечными охотниками.
Проводив нелюбимого сына задумчивым взглядом, король направился на половину королевы.
Беззаботно смеющаяся Роветта в окружении щебечущих фрейлин мирно восседала в своем малом будуаре. В руках она держала маленькую рукописную книжицу с мастерски выполненными изображениями влюбленных, из которой что-то зачитывала внимательно слушающим ее дамам.
– Как красноречиво вы пишите о любви, моя королева! – восторженно призналась одна из фрейлин. – Вас можно слушать бесконечно.
Роветта иронично рассмеялась. Она не считала свое творчество чем-то значительным, то было лишь заделье от безделья. Она б охотнее занималась государственными делами, если б была такая возможность.
Леран Двенадцатый, отдавая должное ее уму, советовался с ней в особо сложных случаях, но до правления не допускал. Как и все его окружение, он был уверен, что женщинам у кормила власти делать нечего, хотя сам, балансируя между могущественными знатными родами, зачастую в угоду им поступал слишком опрометчиво, подвергая страну и народ опасностям междоусобной войны.
При виде супруга Роветта стремительно вскочила и вместо положенного по этикету реверанса танцующей походкой поспешила ему навстречу. Поцеловав в губы, провела пальцами по его щеке, где уже наметилась щетина, и сочувственно сказала:
