Она повернула кверху левую ладонь, и граф увидел огромный багровый рубец, пересекавший всю ее поверхность.
– Как же вы работаете этой рукой? – его ужаснул страшный рваный шрам, столь неуместный на нежной руке женщины.
– Мне повезло, сухожилие хоть и было задето, но не порвано до конца. – Мелисси угрюмо посмотрела на свою ладонь и сжала ее в кулак, скрывая рубец. – Рука зажила, но неправильно, и мне пришлось упорно ее разрабатывать, чтоб она начала двигаться, пусть и не так, как прежде. Она уже никогда не будет здоровой, но все-таки я не калека. – И она вернулась к своему печальному повествованию: – У настоятеля не было оружия для обороны, но он схватил тяжелый стул и опустил его на голову разбойника. Тот упал. Вырвав у него меч, я раскроила ему горло, но поздно – он успел проорать своим подельникам, чтоб шли наверх. Нас бы наверняка убили, если б с улицы не послышались звуки сражения. Потом я узнала, что это подоспели стражники графа Холлта, выслеживающие шайку. Ваши люди, граф.
Холлт кивнул.
– Я помню. В ту бойню я потерял троих. Шайка была большой и хорошо вооруженной. И сражались мерзавцы до последнего.
– Это так. Что им было терять? У них была только одна дорога – в петлю. – Мелисси, как тогда, покорно склонила голову, безропотно принимая свою участь: – Я тоже приготовилась к смерти, когда в комнату зашел воин в тунике с вышитыми золотом геральдическими знаками графов Холлтов, наверное, главный у стражников. Увидев меня, он сказал: «Ты, ведьма, пойдешь с нами!». Я, не возражая, протянула, руки, чтоб мне их связали, но тут вперед выступил дроттин. Он сказал, что я прихожанка его храма и еду с ним в Холлтбург по делам предстояния. А на нас напали разбойники, и что я, защищая его, собственными руками убила главаря, но была сильно ранена.
– Так мой старый сенешаль видел брата! – не утерпев, граф зло хлопнул кулаком по сиденью. – А мне он ничего не сказал, хотя прекрасно знал, что я его отчаянно ищу! Вот ведь собака! – ему хотелось выразиться сильнее, но, взглянув на сидевшую рядом женщину, сдержался, лишь раздраженно пнув ногой воздух.
– Да, они знали друг друга, – подтвердила Мелисси, – потому что, едва завидев настоятеля, сенешаль ему низко поклонился. Потом недоверчиво посмотрел на меня, явно не веря его словам, но возражать не решился. Лишь заметил, что моя рука сильно изранена, и мне нужна помощь. Тогда дроттин оторвал кусок от льняной простыни, лежавшей на постели, и замотал мне ладонь. Болела она сильно, но я этого почти и не замечала. Дроттин приказал сенешалю, чтоб о нашем присутствии на месте последнего нападения разбойничьей шайки тот никому ничего не говорил, якобы для того, чтоб случайно оставшиеся в живых разбойники не смогли найти и отомстить. Сенешаль нехотя это пообещал, и мы с дроттином беспрепятственно уехали.
– Так вот почему Аллос ничего мне не говорил! А я-то на него разозлился. Выходит, зря. Он всегда держал данное им слово, не человек был, а кремень. Если мне уж и нужно на кого сердиться, так это на моего собственного брата, отдавшего такой оскорбительный для меня приказ. Это ведь он со мной не хотел встречаться.
Мелисси заинтересованно посмотрела на него.
– А почему ваш брат ушел из дома и не захотел больше с вами встречаться? Вы поссорились?
Граф поморщился, вспоминая былое.
– Можно сказать и так. Он с таким трудом добился у короля передачи титула мне, а я отказался его принимать. В то время мне было просто стыдно. Казалось, я, как жалкий воришка, присваиваю не принадлежащее мне имущество. Тогда брат просто ушел, сказав мне на прощанье, что больше я его никогда не увижу. Через полгода мне все равно пришлось принять титул, в графстве без правителя начались волнения, нужно было наводить порядок. Но что с вами сталось дальше?
