«По-настоящему (большой поэт) «осуществляется» только в талантливом читателе. В таком, который способен к активному сотворчеству и готов к усилиям, подчас к утомительным. Но это утомление сродни усталости рыбака в дни удачного лова. Утомление не растраты, а прибытка».
Марина Цветаева
По остывающей бездомной тишине, грузно
Налегая шагами на осеннюю робу бульвара Страстного…
Жить уже некуда, час настаёт, ветер грустно
Пошевеливает ветви. Смертельно не верится в лучшее снова.
Не горячит горечь чувств. Мысли огнём объяты.
И бумажным змеем витает в оглашенном воздухе, прокажённом —
Захлебнувшийся крик: «Остановитесь, ребята!».
Онемевшие, обхватив окаменевших мужей, не плачут жёны.
По нарастающей тает сон: так мало мела
Остаётся в дорисовывающей солнце детской руке, застыла…
И кто-то сталью голоса тычет в ночь умело,
И расстреливает,
Пришедших за сном,
Фарами «воронок»,
В затылок.
Жизнь на юру, смерть посреди. Незащищённость кровом.
Кровью истекает время. Нет неба над головой!
Типажи: зырк бычий, пот на подбородке здоровом…
Сколько их, Господи, сколько! Впадаю в дым луговой…
У рукомойников железных – впредь, прядь, прыть оттока:
Нудно падают холодные капли, насмерть бьются.
С картин: пламенеют маки заживо! Ожглась жестоко
Душа мальчишки, потонув в остывшем чае блюдца.
Окаменевших лобзаний неподъёмная тара,
Мрачное золото Винсента и кривизна Дали…
И во рту зычный привкус вокзала… Память, стань старой,
Скорбь, губами початую, зорко со мной раздели!
Где-то поодаль пообвыклось марево сна, спите…
Стих перезвон увешанных монистами цыганок.
Я любил любить… Любил Россию, из Москвы в Питер,
Жизнь на ура, под воздыхание звёздных цигарок.
Запаян вечер оцинкованный
В продолговатое пространство века жгучего.
Глаза закатом жизни скованы.
По капле сердца встречный ветер мне наскучивал.
Строки мятежность статуарная,
Огнебородым греческим богам покорная.
Минут разгромленная армия.
Неизречённостью вселенской сыт по горло я!
Ветра и чувства переменчивы.
Глаза, обживши темень вечера, за старое
Взялись – блуждать… И молвить нечего,
