Серебряный век ивритской поэзии - страница 2



Кто они, эти духи без лиц и имен,
Из неведомых стран, из неясных времен,
Что пришли они выведать здесь в этот час,
Оставаясь незримыми, в тайне от нас?
И вообще, где живут они, духи? Секрет.
И бессмыслен вопрос, и неясен ответ… […]
(Перевод Мири Яниковой)

Но однажды, вернувшись с учебы, он обнаружил за стойкой мать вместо отца и узнал, что тот заболел. От этой болезни Ицхак Йосеф так и не оправился. После его смерти Дина Прива осталась вдовой с тремя маленькими детьми. И поцелуй маминых уст с первым утренним посвистом птиц удалился для маленького Хаима Нахмана в область воспоминаний, в далекое раннее детство. Его мама больше не могла прокормить их троих. Кроме того, она понимала, что ее Нахмони по-настоящему гениален. Она была уверена, что у него есть все данные для того, чтобы стать большим раввином. Нахмони должен получить образование! И мальчика соглашается взять к себе в дом его дед, талмудист Яаков Моше Бялик.

Реб Яаков Моше воспитывал внука сурово и почти ничего ему не разрешал. Для мальчика, который не мог справиться со своим живым характером, толкавшим его на разные шалости, за которые ему доставалось от окружающих везде, где он до того жил – от родителей, от меламедов, от дядей и двоюродных братьев, – вдруг попал буквально в ежовые рукавицы.

Первым делом Хаим Нахман нашел в доме деда книжный шкаф. И внезапно обнаружилось, что читать книги из шкафа дед ему не запрещает! Это было отдушиной, это было спасением. Уже в одиннадцать лет он погружается в книги Мишны, да и каббалистические фолианты у Яакова Моше в шкафу присутствовали.

– Где душа твоя, сын мой?
– Там, на свете широком, о ангел!
Есть на свете поселок, огражденный лесами… […]
В летний полдень, бывало, там резвился ребенок,
Одинокий душою, полный грезы невнятной,
И был я тот ребенок, о ангел… […]
…и душа моя тихо в слезе утонула…
– И чрез миг испарилась?
– Нет, упала на Книгу!
Был у деда косматый фолиант обветшалый… […]
И душа одиноко в тех безжизненных буквах
Трепетала и билась…
– И она задохнулась?
– Нет, о ангел, запела!»
(перевод Зеэва Жаботинского)

А кроме этого, у него появилась бабушка, жена деда, для которой он стал приемным внуком и которая хранила в своей памяти множество народных сказок, навеянных сюжетами из мидрашей…

«Последний»

После бар-мицвы умного мальчика отправили изучать Гемару в соседнюю деревню к одному из дядей. А когда он вернулся оттуда через несколько месяцев, стало ясно, что учителей больше для него не найти – он и сам уже кого хочешь научит… И Хаим Нахман отправляется в местный бейт-мидраш – продолжать учебу самостоятельно.

Он обнаружил бейт-мидраш пустым. Кроме него самого, здесь иногда появлялся судья-даян, к которому приходили люди за советами. Но чаще Хаим Нахман учился в темном захламленном помещении совершенно один. Иногда он, вместо даяна, помогал людям, которые заглядывали, чтобы спросить о чем-то. Остальное время он сидел за книгами. Куда девалось его непобедимое влечение к шалостям, заставлявшее его еще совсем недавно, не боясь неизбежного наказания, залезать на крышу и кричать «пожар!» – чтобы потом наблюдать с высоты всеобщую суматоху? Куда делся его бунтарский дух? Куда делись гномы, в конце концов?..

В душе его ожила иная любовь, и это была любовь-сострадание. Он ясно видел в темноте пустого бейт-мидраша, в его углу, плачущую Шхину (Шхина (ивр.) – Божественное Присутствие