Серьезная игра - страница 10



Арвид шагал взад-вперед по комнате. Три шага до окна, три шага обратно до камина.

Он остановился перед картой над диваном. Карта северного Вермланда. Там он родился, там провел большую часть своей жизни. А теперь он тут, в жалко обставленной меблированной комнате с красновато-грязными обоями – в столице страны. Где же он осядет? Он подумал о реке своего детства, большой реке, носящей сразу три имени – одно имя в Норвегии, где она шаловливым ручейком выбегает из высокогорного озера, другое имя в Вермланде, где она ширится и замедляет бег и по ней ходят пароходы, а потом она раздается в озеро, чтобы под третьим уже именем, став наконец самым крупным в Швеции потоком, нести свои воды в море, в океан.

И он вспомнил, как той весной, перед самыми выпускными экзаменами, он написал и под псевдонимом напечатал в карлстадской газете стихи. До чего же он ликовал, обнаружив их на газетной полосе! На радостях он прошел вдоль Ясной реки до самого Лунда и там не один час просидел на камне у берега, уставясь в синий простор Венерна… Ну а воротясь в Карлстад, не удержался, разумеется, побежал к фру Краватт, прочитал ей стихи и был вознагражден за искусство…

Он пошарил в ящике стола. Там еще лежала слегка пожелтевшая газетная вырезка.

МЫ С МАТЕРЬЮ ОДНАЖДЫ ПО ДОРОГЕ
Мы с матерью однажды по дороге
меж синих гор куда-то шли и шли.
Текли, мерцая, тихие потоки,
и гладь реки мерещилась вдали.
Мы подошли к ней, и у наших ног
широким зеркалом сверкал поток,
и сотни парусов в огнях заката
стрелой скользили мимо нас куда-то,
и черные и белые суда
несла в пространство быстрая вода.
Я знал, что на реке, в конце теченья,
был расположен остров, и на нем —
старинный город с башнями и рвом,
где свет легко побарывают тени.
А дальше остров был окутан мглою,
и море начиналось за рекою.
«Мама, – я сказал, – пойдем
дальше этим же путем
к берегу морскому.
Я хочу на корабле
путешествовать к земле
синей, незнакомой».
На это мне сказала мать:
«Тебе придется подождать,
вот подрастешь ты вскоре,
и выйдешь на морскую гладь,
и поплывешь по морю.
Будь терпелив, умерь свой пыл,
с годами наберешься сил
и поплывешь на корабле
к своей мечте, к своей земле,
стихиям подставляя грудь.
Знай, будет счастлив этот путь.
Но до отплытья суждено
тебе прожить средь башен
в том городе, где так темно,
где каждый камень страшен.
Не знаю, сколько лет тебе
придется там прожить в борьбе,
пока корабль счастья
не вырвет из напасти.
И все ж под звон колоколов
ты вырвешься в конце концов
из мрака башен крепостных
и, проплывая мимо них
по синей глади моря,
забудешь зло и горе.
Вновь к берегу пристанешь ты,
там синяя страна мечты,
там обретешь ты благодать,
так верит твоя мать».
* * *
Да, так моя мечтала мать.
С тех пор немало утекло воды,
и я забыл про тех морей раздолье,
и мать свою я не увижу боле.
Не детский ль сон – моя страна мечты?

«…И мать свою я не увижу боле…» Это чистая правда. Ему было шесть лет, когда она умерла.

Поэмка осталась почти единственным его произведением. Во всяком случае, единственным из законченных.

Нет – поэта из него не выйдет. Он для этого слишком сухо и трезво глядит на мир. Нет в нем того дара опьяняться самообманом, который создает поэта. Ни благословенной бессовестности. Не то, что ремесло поэта несовместимо с совестью. Но когда она у него посговорчивей – для ремесла это полезней.

Нет, нет, не к тому зовет его честолюбие. Стать поэтом? Покорнейше благодарю! Честолюбие?