В напарники мне достался хорунжий Степан Балабанов – серьезный и опытный казак, всю жизнь прослуживший во Владимирограде. Он был старше меня на шесть лет, окончил ту же Школу, что и я и это нас сблизило – было, что обсуждать во время патрулирования территорий.
Патрулирование осуществляли по заранее утвержденным вышестоящим руководством маршрутам, всегда по двое. Хорунжий Балабанов вводил меня в курс дела постепенно – разжевывая и объясняя все в малейших подробностях. Дневные патрули мне нравились – мы верхом на своих мускулистых жеребцах, в белых кителях гарцевали по брусчатке, глядя на прохожих сверху вниз. Я видел восхищенные взгляды девушек, которые, глядя на меня краснели и перешептывались, уважительные взоры старушек с авоськами, идущих из гастронома и мальчишек-первоклашек, которых ведет наставник в Музей Истории СССР. Точно также и я, будучи, совсем маленьким, глядел на казаков, патрулирующих улицы моего родного города Асбестинска. Часто, патрулируя территорию вокруг Кремля, мы встречались с различными представителями высших эшелонов власти – партийными функционерами, народными комиссарами и членами Исполкома. При виде этих небожителей мы с Балабановым выпрямилось и отдавали им честь, взамен получая на ходу кивок или взмах руки. А потом хорунжий говорил мне: «Знаешь кто это? Как это нет? Ну ты даешь, урядник! Таких людей надо знать в лицо». Конечно, я мечтал однажды увидеть самого Верховного Правителя. Я представлял себе этот момент каждый раз, когда собирался на очередной патруль. Вот, я еду в парадной форме мимо главного входа в Кремль. Подъезжает черный автомобиль, водитель открывает двери и выходит он. В своем белоснежном кителе с четырьмя орденами, в брюках с лампасами и высоких сапогах. Я выравниваюсь, салютую ему и выкрикиваю: «Рад служить на благо Партии! Рад служить на благо СССР! Рад служить на благо Великого Правителя»! А он глядит на меня своими добрыми светлыми глазами, улыбается и машет мне. Говорят, те, кто видел Верховного Правителя воочию, прожили жизнь не зря.
Ночные вылазки мне нравились куда меньше. С наступлением тьмы на улицы высыпала различного толка маргинальная грязь. Алкоголики у трактиров, нелегальные мутанты, которые могли выходить на улицу лишь по ночам, хулиганы и просто бандиты – вот кого мы часто встречали на улицах столицы. Всех таких клиентов мы забирали в отделение – там, если нарушение было несерьезным, выписывали штраф и понижали рейтинг в соответствии с табелем о рейтинговых взысканиях. Сильно буйных или пьяных оставляли в камере, чтобы проспались, а тех, кто совершал более серьезные деяния, отправляли в судебный изолятор – на милость судье, который будет выносить нарушителю приговор. Хорунжий Балабанов учил меня быть жестким, но справедливым – уважать закон и права граждан, но никому не давать спуска. Мы были вооружены электродубинками – серьезным инструментом, пускающим ток в нарушителя (как при прямом контакте, так и на расстоянии до трех аршинов) и парализующим его на время. Эти дубинки среди казаков называли дилдаками. Я не знал, что это значит, но название это быстро запомнил и стал употреблять его в речи наравне с другими своими коллегами. Первый раз я применил дилдак уже на второй неделе службы. Патрулируя ночные улицы, нам попалась парочка буйных гуляк. Они грубили и отказывались подчиняться законным требованиям и хорунжий предоставил мне право действовать первым. Сначала я тушевался в нерешительности – применять дилдак нужно было с умом – знать анатомию человека, действовать уверенно и строго по инструкциям. Но, когда дело дошло до прямого контакта (один из хулиганов попытался пнуть моего Троцкого), я сделал все как нужно. Электрический ток прошел по телу маргинала, он рухнул на брусчатку, затрясся, закатил глаза, а изо рта его пошла пена. Я сделал все строго по протоколу и мы забрали дебоширов в отделение. После этого меня одолевало странное чувство – вроде бы я причинил боль живому человеку, говорят, что ощущения от атаки дилдаком трудно передать словами. С другой стороны, я почувствовал в своих руках власть, которая придавала сил и уверенности.
