– Петя, ты чему сына учишь? – уперев руки в бока, возмутилась мать. – Он ведь, твой этот товарищ, собственность чужую или: упаси подумать, собственность Содружества ворует! Таких рано или поздно к ответственности привлекают. Не стоит твое пиво ссылки Сибирской или чего похуже – Изгнания!
– Да, брось, Марфа! – махнул рукой папа. – Отчего сразу воровство? Все так живут! Ты когда сама помидоры натуральные ела? А пиво? Пиво-то из хмеля настоящего мы с тобой только в Кавказском Анклаве пили еще до рождения Игната. К тому же фермеры по статистике живут на шесть с половиной лет дольше всех остальных. Натуральные продукты жизнь продлевают.
– Да только учиться на фермера на шесть лет дольше, чем на шахтера, например, – парировала матушка и поправила очки на носу средним пальцем, глядя с суровостью на отца. – А за эти шесть лет тот же шахтер скопит приличное количество криптогривен. Ты видел какая получка у них? Да наш сын к пятнадцати годам будет больше, чем мы с тобой сейчас зарабатывать.
– То есть ты всерьез хочешь, чтобы Игнат наш шахтером стал? – наморщил лоб папа и выпучил глаза. – Ради этого ты его рожала? На шахты его отправишь? Конечно, пусть в Каменске-Уральске киркой машет и углем дышит. Может и доживет до двадцати пяти, зато пару тысяч криптогривен на споте будет. Да куда их тратить-то? Погружение до пятого уровня – вот максимум для шахтера, даже для старшего смены. Это ведь примитивный труд, пойми. Пускай туда другие идут, не с руки Игнату нашему под землей спину гнуть.
– Примитивный труд, говоришь? – с раздражением в голосе выкрикнула Марфа Ильинична. – Не бывает примитивного труда. Все профессии хороши, особенно те, что позволяют работать на благо нашего Содружества…
– Вот только это не надо тут прогонять, – отец отмахнулся и достал из пачки вторую сигарету. – Не приплетай сюда свою номенклатуру, прошу. Избавь! Да, что с тобой такое? Ты готова собственного сына ради какого-то эфемерного блага в шахту загнать?
– Следи за языком, Петя, – мать с испугом оглянулась. Она метнулась к окну и долгое время смотрела на улицу, а затем задернула шторы и вернулась. – Думай, что говоришь, ты не в своем «Моргенстерне», где одни тунеядцы да алкаши собираются. И вообще, какая это уже сигарета за сегодня?
– Не знаю, – пожал плечами отец. – Девятая, может десятая. А что такое?
– А то, что пересадка легких нам не по карману, – мать подошла к отцу и, вырвав сигарету у него из зубов, с силой затушила ее о пепельницу. – Я коплю не для того, чтобы потом все на операции спустить.
– Я пойду по рекомендации, – вступил в разговор я, вскрыв конверт. Родители, как будто и вовсе забыв, что в комнате присутствует еще и их сын, оба уставились на меня. Я поднял перед ними белый лист, где были подробно расписаны результаты моих тестов за три года и формулы расчета рекомендаций на основании этих тестов. Красным шрифтом в самом низу листа было написано: «Комиссия во главе с председателем Паровым В.К. рекомендуетъ будущему гражданину СССР Борщеву Игнату Петровичу поступить в Специализированную школу при Казачьем Корпусе Владимирограда Уральской Губернии Западного Квадранта СССР».
– Казачий корпус? – прищурился отец и вырвал у меня из рук лист. – Это что же ты там отвечал все три года, что тебя в менты определили?
Мать же подбежала ко мне и, крепко обняв, сказала:
– Я так тобой горжусь, сынок! Мы ведь о таком и мечтать не могли! У нас-то и в роду никого из казаков не было… А туда ведь потомственных в основном отправляют. Ну, счастье-то какое, а!
