– Ах, добрая барыня, измотались же вы нынче! – с сочувственной бесцеремонностью вдруг вырвалось у служанки. – Небось без ночевки путешествовали?
– Отчего же? – едва шевеля языком, ответила Лючия. – Лишь поутру отъехали из Москвы.
– Батюшки-светы! – Девка от изумления уронила одну из недоплетенных кос. – Али конь у вас обезножел? Не то возок ломался? Где ж вы стояли столько времени? От нас же до Москвы полдня пути всего толечко!
– Может быть, – промямлила Лючия. – Да беда – лед проломило на реке.
– Лед?! – вытаращила глаза девка. – А до льда вам какая печаль?! Чай, новый мост крепок да ладен!
– Мост? – непонимающе переспросила Лючия, и девка рассказала, что совсем недавно соорудили через Каширу мост: деньги дали окрестные помещики, и больше других – князья Казариновы.
Вот те на, как говорят русские! Значит, был мост! Чего же ради повез ее дурак возчик через реку по льду? Если Лючия дремала всю дорогу в теплой колыбели возка, то кучер и его сотоварищ не могли не заметить большого, красивого, удобного моста. Или они просто решили попугать путешественницу, в которой угадали иностранку, и, с намерением запросить с нее побольше, устроили это опасное приключение? Да нет, не может быть, как бы они осмелились?!
Заметив, каким возмущением вспыхнуло ее лицо, горничная начала отступать:
– Ну разве что мост поломался?
И хоть в голосе ее звучало величайшее сомнение, Лючия сразу согласилась с этой возможностью. В самом деле! Чем иным можно объяснить то, что и опытный путешественник, несомненный знаток здешних мест, Шишмарев тоже миновал мост и вообще ехал с бревнами, досками, веревками и прочими орудиями, необходимыми для ледовой переправы? Ну, конечно, мост сломан!
Успокоившись, Лючия накинула на плечи белую кружевную шаль, очень тонкую и очень теплую, и спустилась в столовую.
Шаль ее была столь воздушна, что взлетала при ходьбе и возле самой двери зацепилась за сучок в бревенчатой стене. Сосредоточенно отцепляя изящное кружево, Лючия замешкалась – и вздрогнула, будто от выстрела, услышав совсем рядом сердитый голос хозяйки постоялого двора:
– …Но гляди мне, коли другую любушку найдешь, я терпеть не стану!
– Что это с тобой, Фотиньюшка? – раздался вкрадчивый голос Шишмарева. – Неужто возревновала? К кому же?
– К кому! – возмущенно фыркнула Фотиньюшка. – Еще спрашиваешь! К этой рыжей, что с собой привез!
Теперь громко фыркнул Шишмарев, а Лючия едва не подавилась от возмущения. Назвать рыжими ее роскошные золотые локоны?!
Однако слова Шишмарева оказались еще более возмутительными:
– Не о чем тебе заботиться, душа моя, Фотиньюшка. Эта бабенка – моя добыча, зело мне надобная, и, поверь, отнюдь не для постельных потешек! На то у меня есть ты, а сия бродячая шлюшка – лишь маленький мосток, по коему я пройду, не замочив ног, к богатству и довольству.
– Это как же? – полюбопытствовала Фотиньюшка.
– Да ты вовсе без глаз? – рассердился Шишмарев. – Не видишь, что она вылитая…
– Постой! – прервала его Фотинья. – Дверь прикрою – по ногам тянет.
Разумеется, Лючия не стала ждать, пока ее обнаружат подслушивающей около этой двери, и вошла в сумрачную комнату с видом приветливо-равнодушным, хотя ее обуревал гнев.
Рыжая – ну это ладно. Это Фотинья, конечно, из зависти. Но бродячая шлюшка! Да как он смел, русский невежа, назвать ее шлюхой?! Как сумел он столь точно угадать натуру и ремесло Лючии, видя ее всего лишь второй раз в жизни?!
