Мистер Торнтон нахмурился и подошел ближе к креслу своей матери.
– Мама, – сказал он с короткой усмешкой, – ты заставляешь меня признаться. Единственный раз, когда я видел мисс Хейл, она обращалась со мной любезно, но едва ли не презрительно. Она держалась так надменно, будто она королева, а я – ее скромный и не слишком опрятный слуга. Не беспокойся, мама.
– Я не беспокоюсь, но я и не удовлетворена. Какое право она, дочь какого-то бывшего викария, имеет воротить свой нос от тебя! Я бы ни для кого из них не стала переодеваться… Наглая семейка!.. Да я бы на твоем месте…
Уже выходя из комнаты, Джон сказал:
– Мистер Хейл – добропорядочный, благородный и ученый. Он вовсе не наглый. Что касается миссис Хейл, я тебе расскажу, какая она, если ты захочешь послушать, – и с этими словами закрыл дверь.
Миссис Торнтон пробормотала:
– Презирать моего сына! Относиться к нему как к прислуге! Хм! Хотела бы я знать, где она найдет другого такого. Мой сын – настоящий мужчина, и у него самое благородное, отважное сердце, которое я когда-либо знала. И не важно, что я его мать. Я вижу, что есть что, я не слепая. Я знаю, что собой представляет Фанни и кто такой Джон. Презирать его?! Ненавижу ее!
Глава X
Закаленное железо и золото
Мы все – деревья, и ветер лишь
делает нас крепче и сильнее.
Джордж Герберт
Мистер Торнтон покинул дом, не заходя в гостиную. Он сильно опаздывал и торопился в Крэмптон. Он беспокоился, что недостаток пунктуальности может быть воспринят как пренебрежительное отношение к новому другу. Ему хотелось быть пунктуальным, хотелось показать, как он уважает своего нового друга. Церковные часы пробили половину восьмого, а он уже стоял у дверей, вслушиваясь в шаги Диксон, всегда нарочито медлительные, когда ей приходилось унижать себя, открывая дверь. Мистера Торнтона проводили в маленькую гостиную, где его сердечно приветствовал мистер Хейл. Он представил гостя своей жене, миссис Хейл пробормотала еле слышно несколько слов, впрочем, она была так бледна и так куталась в шаль, что мистер Торнтон тут же простил ей ее холодность.
Маргарет зажгла лампу, и в центре полутемной комнаты образовался островок теплого золотистого света. Окна были зашторены, как это принято в сельских домах, и ночная тьма осталась снаружи, за стеклами. Мистер Торнтон не мог не сравнивать мысленно эту комнату с той, которую только что покинул. Столовая в его доме была обставлена красивой и дорогой, хотя и несколько громоздкой мебелью, но ни одна деталь в ее обстановке не выдавала присутствия женщин в доме, кроме разве что кресла у окна, где обычно восседала его мать. Конечно, его мать устроила все в доме по своему вкусу, и он был вполне доволен обстановкой, столовая соответствовала своему предназначению – там можно было и перекусить на скорую руку, и угостить друзей, и дать роскошный обед, а эта маленькая гостиная была обставлена весьма скромно, и все же… все же она была в два., нет, в двадцать раз прекрасней, чем любая комната в доме Торнтонов, и намного удобнее. Здесь не было ни зеркал, ни позолоты, ни даже кусочка стекла, отражающего свет, сверкающего, как вода в солнечный день. Однотонные обои теплых тонов, ситцевые шторы, привезенные из Хелстона, в тон которым была подобрана обивка стульев. Небольшой столик с секретером у окна напротив двери, на противоположной стороне – этажерка с высокой белой китайской вазой, из которой свисали ветки английского плюща, бледно-зеленой березы и медного цвета листья бука. Прелестные корзинки для рукоделия стояли у кресел, на столе, в совершенном беспорядке, лежало несколько книг, как будто их только что сюда положили. За приоткрытой дверью можно было увидеть другой стол, накрытый к чаю белой скатертью, на ней красовались вазочка с кокосовыми пирожными и корзина, наполненная апельсинами и румяными американскими яблоками на подстилке из зеленых листьев.
