Несмотря на начитанность, любознательность и острый пытливый ум, в некоторых вопросах Алан Сорсби был крайне неотесан. Как правило, эти вопросы касались всего устройства жизни вне дома. И потому, покинув особняк отца, молодой волшебник не знал, куда он мог бы податься со своей мечтой изучать магию. Во множестве книг он встречал упоминания о том, что странствующие цыгане владели древним колдовским даром и умели делать предсказания на картах, а также совершать обряды. И он не нашел ничего лучше, чем отправиться прямиком в цыганский табор, устроившийся на лето на противоположной окраине Пензанса, в «дурном» районе.
Стоит ли говорить, насколько удивило даже цыган подобное зрелище – хорошо одетый благовоспитанный юноша с саквояжем в руке, со взлохмаченными каштановыми волосами и сгорающими от любопытства карими глазами попросил у пестрой толпы, спящей и живущей под открытым небом, принять его к себе и обучить «духовным мудростям» (памятуя о своей клятой прямолинейности, приносившей всегда столько бед, Сорсби специально придумал и даже записал в блокнот более осторожную формулировку). Обменявшись выразительными взглядами, жители табора согласились на просьбу молодого человека, накормили его и отвели ему место для сна. Непривычный к подобным условиям быта, волшебник всю ночь мерз и мучился на неудобном лежбище, сделанном из сена и собственного сюртука, подложенного под голову вместо подушки, однако решил во что бы то ни стало не отступать от начатого и постигнуть цыганское ведовство.
Никто в таборе с ним не разговаривал. Напрасно он то и дело подходил к разным людям, повторяя свою просьбу – все лишь отводили глаза да избегали его, словно помешанного. Ему по-прежнему давали еду, питье и не выгоняли с копны сена, но ни о каком обучении магии и речи не шло.
Спустя несколько дней главарь табора привел с собой потрепанного вида местного рыжего мужчину лет сорока, который подволакивал левую ногу и, если не присматриваться, мог и вовсе сойти за бродягу.
– Кажется, этот малый для тебя, Румо, – сказал цыган рыжеволосому, когда они дошли до обозов, и указал на сидящего на деревянном ящике Алана Сорсби.
Рыжий, доковыляв до ящика, наклонился и оценивающе оглядел юношу, словно покупая лошадь.
– Парень, а ты случаем не сынок Реджи Сорсби? Того, из крючкотворов? – наконец, спросил он.
О, началось! Алан закатил глаза:
– Да. И что?
– И хочешь быть колдуном?
– Да, хочу! – с вызовом произнес Сорсби. Ему уже надоело спать под открытым небом и торчать среди людей, которые не желали с ним разговаривать. – А что, сэр, у вас есть какие-то соображения по этому поводу?
Рыжеволосый мужчина развел руками:
– Да как тебе сказать… я хитрый человек, принимаю народ из Морвы. И мог бы взять тебя в ученики, да только вот…
– Только вот что? – недовольно фыркнул Алан.
Только вот если такой богатенький рохля задумал наперекор родителям поиграть в колдуна, то помоги мне бог, с горечью подумал рыжий мужчина, однако вслух выразился аккуратнее:
– Никогда не доводилось мне учить знатных господ, парень, вот в чем дело. Но, раз уж ты добрался до цыганского табора, полагаю, тебя не остановить.
Сорсби кивнул:
– Верно полагаете. В своем доме я больше не нужен, здесь мне тоже не особо рады. Если вы согласитесь взять меня к себе, сэр…?
– Хромой Румо, – наконец, представился рыжеволосый.
– Алан Сорсби, – ответил молодой волшебник, поднимаясь с ящика и скрепляя знакомство рукопожатием. – Так значит, я могу взять свои вещи и мы направимся к вам?
