Я окунул перо в чернильницу.
Значок вопроса царапнул бумагу и тут же превратился в улитку, ползущую по своим делам.
Федор Иващин, кстати, был не глава семьи – третий ребенок, пусть и с правом прямого наследования. Могло ли у него быть что-то общее со стариком Меровио Штольцем? Встречались ли они? Может, интересовались одним и тем же?
Я вздохнул.
Приходилось надеяться, что обер-полицмейстер уже собрал всю необходимую информацию. Иначе завязну: депеши туда, депеши обратно, опросы, доклады, показания…
А еще нужны помощники и быстрые контакты в любое время. Если не с самим Сагадеевым, то хотя бы с тем, кто может принимать решения.
Теперь – Поляков-Имре.
Кружок рядом с кривой – пусть будет он. Чуть-чуть штриховки – и похоже на монету с герба. Вторую улитку вопроса? Да пожалуйста.
Ползи, милая.
Третье убийство отстоит от второго на месяц. Прогрессия? Или просто появилась возможность?
Насколько я знаю, Поляков-Имре не очень ладил со стариком Штольцем, кто-то кому-то лет десять назад перешел дорогу. Образ жизни вел затворнический. В обществе появлялся разве что на именины государя императора и в день фамилии. Все дела вел из имения. Преферанс с уже сложившимся составом игроков был единственной страстью.
О-хо-хо.
Я встал, скинул мундир на постель, разгоняя кровь в теле, сделал несколько приседаний. Покрутил рукой.
Уже терпимо. Почти не болит.
Тень моя металась по стенам от огонька свечи.
Подобраться к Полякову-Имре тому, кто задумал его убийство, наверняка было проблематично. Принял бы тот незнакомого человека? Вряд ли. А вот своего…
Я снова сел.
Убийцы. Перо разродилось кляксой. Не вовремя.
Итак, три черты. Громатов. Неизвестный. И этот, горный инженер… Да, Шапиро.
Что их объединяет? Двое были близки к жертвам. Насчет третьего – неизвестно, мог быть кто угодно.
Потом – Синицкий и Лобацкий. Еще две черты.
И если лейб-гвардейца можно назвать близким к императору, то напавший на нас с дядей казначей был лицом случайным.
Так-так-так.
Я почувствовал азарт. Что-то маячило, маячило на границе понимания. Ухватить бы.
Ноготь на мизинце щелкнул под зубами.
Пять убийц. Как минимум трое с «пустой» кровью. Предположим, что все пятеро. А что нам это дает? Что дала Громатову и Шапиро «пустая» кровь? Что дала Синицкому?
Я замер.
Силу. Ах ты ж, Ночь Падения! Силу она дала!
Получилось бы у Громатова без «пустой» крови убить носителя великой фамилии? Нет! Уж на что стар был Меровио, а настроение и мысли секретаря почуял бы сразу. Громатов не то что ножом махнуть – приблизиться бы не смог.
Высшая кровь – не расхожее словосочетание.
В гостях-плену у Гиль-Деттара я на спор, с завязаными глазами, «держал» двух шахар-газизов, которые пытались расстрелять меня из ружей.
Блистательные шахар-газизы, попадающие в суслика или голубя со ста шагов, бесславно мазали с тридцати.
О, они целились, они намечали: сердце, лоб или горло, они не дыша выбирали спусковые крючки.
Я же лишь слегка поправлял их.
Десять выстрелов. Десять возгласов, полных обиды и недоумения. Десять свинцовых шариков в глинобитную стену слева и справа от меня.
Тяжелый взгляд Гиль-Деттара ощущался даже через повязку…
Наклонившись, я приоткрыл штору.
Туман растаял. Улица и дом напротив казались невозможно резкими. Темнели окна. Светил газовый фонарь. Тень его шлагбаумом лежала на мостовой. Шарабан пропал.
Дождался пассажира?
Легкий стук в дверь заставил меня метнуться к «Фатр-Рашди» под подушкой.
