Это вопрос. Это надо обдумать.
А со стороны убийц – как можно четче выявить дату превращения, от даты плясать по контактам, по близким, по знакомым, кто заходил и когда. Потому что не верится мне что-то в спонтанный характер убийств, видится стоящая за ними злая воля, а значит, и «пустая» кровь – продукт, скорее, рукотворный.
Кто-то, возможно, проворачивал с убийцами что-то вроде обряда посвящения в кровники. А там уже…
Интересная все же кровь. Низкая – серая. Животная – слабо-коричневая. А здесь… По медицинским учреждениям расспросить бы, не встречал ли кто чего-то подобного. Это, впрочем, для Сагадеева, если он сам уже не сообразил.
Я посмотрел на лист – исчеркано, зарисовано, улитки ползут – и смял его. Поднес к свече.
Бумага занялась неохотно, огонь облизал уголок, потом закрепился на нем и пополз к пальцам.
В пепельницу!
В просвет между шторами поплескивал слабенький предутренний свет. В кресле завозился Майтус, подобрал ноги, демонстрируя мне грязные голые пятки.
А если, наоборот, заговорщики убирают тех, кто может их раскрыть? Или тех, кто что-то знает? Может, в моем случае, целью Лобацкого был вовсе не я, а дядя?
Дядя, в силу своей деятельной натуры, вполне мог знать всех убитых – Меровио и Полякова-Имре он знал точно, поскольку, помню, брался их мирить.
Хорошо, это тоже отметим на будущее.
Я потянулся, миска из-под руки со звоном брякнулась на пол. Мелкая желтая картофелина откатилась под бюро.
Вздрогнул, всхрапнул Майтус.
– Господин, – он завозился в кресле, пытаясь встать.
– Лежи-лежи, – успокоил я его. – Все в порядке.
Кровник нашел меня глазами. Лицо его сделалось обеспокоенным:
– Мне нельзя вас оставлять. Я уже один раз оставил…
– Вот я, живой, рядом, – сказал я.
Он обмяк. Двинул усами:
– Вы узнали, что хотели, господин?
Я кивнул:
– Узнал, Майтус, узнал.
– А то я такой… – Он тяжело повел головой. – Мне бы встать…
– Ты еще полежи чуть-чуть. Минут пять – десять. Сам почувствуешь, когда можно будет.
– Хорошо, – сказал Майтус, вздохнув.
Я распахнул шторы.
Над домом напротив потихоньку вставал призрак зари. Газовый фонарь погас.
В пепельнице кучкой застыл пепел.
Через полчаса Майтус оклемался совсем, и я услал его за горячей водой на ресторанную кухню. Вернулся он с парящим кувшином и с тазом под мышкой.
Я скинул сорочку и под возгласы и приговоры льющего воду кровника вымылся над тазом до пояса. Растерся. Расчесал волосы.
Нумер насквозь пропах земляничным мылом.
Вместе мы спустились в ресторан, я заказал завтрак, мельком отметив, что в зале ничто не выдает позавчерашнего происшествия.
Те же скатерти, те же лампы с колпаками.
Только разбитую моим первым – навылет – выстрелом литографию заменили. Была охота на кабана, стала горская крепость на перевале.
На кухне уже дым стоял коромыслом.
Варили, жарили, пекли. Клокотала вода в котлах. Сыпал искрами открытый огонь. Призраками виделись в пару повара.
За выгородкой за длинным дощатым столом ела прислуга. Официанты. Горничные. Носильщики и швейцары. Все низкой крови. Лишь у одного – вплетались в серое бледно-зеленые тона одной из брокбардских фамилий.
Давешнего моего официанта среди них не было.
Спросив позволения у главного повара, необъятно толстого, ловко нарезающего на доске латук, мы прошли кухню насквозь (Майтус вернул кувшин) и у дохнувшего холодом ледника выбрались на задний двор гостиницы.
На крыльце сидел бородатый дворник в картузе набекрень и дымил папироской.
