Шаг вправо, шаг влево: от Америки до Борнео - страница 4

Спали не только водители тук-туков. Охранник в форме сидел на розовой «мраморной» скамейке и спал, подложив руки под голову. Один парень спал в гамаке в позе лотоса!

Спали все! На стульях, прямо на полу под навесом магазина, на лестнице, на мотоциклах! Словно мы попали в царство Спящей красавицы.

Официально перерыв во всех учреждения начинается с одиннадцати часов и продолжается до трех. Те, кто не может уехать к себе домой и отдохнуть, спят там, где их настиг сон. Позже, когда мы добрались до Русского культурного центра, старожилы нам объяснили: это не имеет никакого отношения к лени. Климат довольно тяжелый, недаром везде в тропиках существует сиеста. Может быть, сразу этого не почувствуешь, но если живешь долго, то постепенно ощущаешь, как в полдень наваливается слабость. Сон – лучшее лекарство от усталости. Кстати, дома кхмеров на сваях как раз и приспособлены для того, чтобы семейство отдыхало под тенью дома своего, овеваемое легким ветерком.

Петляя по улочкам, мы незаметно для себя вышли на набережную и остановились у дерева, под которым мягким ковром лежала сиреневая «тень» опавших лепестков. Розовой пенкой вишневого варенья стекали с каменного парапета вниз, по забетонированному откосу «бумажные цветы» (так дословно звучит перевод с кхмерского) бугенвилеи.

У глинистого, поросшего травой берега стояли «пароходики» (давно, конечно, уже не «паро», а оснащенные бензиновыми моторами лодки), убранные разноцветными флажками.

Оттуда, с одного из пароходиков, вверх по откосу уже спешил к нам мужчина в белой рубашке и темных брюках. Точно в таком же прикиде, что и у нашего «священнослужителя».

– Предлагает покататься, доехать до рыбачьих поселков. За двадцать два доллара, – перевела Ирина после короткого разговора с ним.

– На двоих? – удивилась я. – Получается, по двести с небольшим на брата?

– Да.

Мы растерянно замолчали. Предложение выглядело так заманчиво, что мы никак не могли поверить в свое везение.

– Надо торговаться, – решилась я. – Скажи: двадцать.

– Локсрей (госпожа) говорит, что поедет только за двадцать, – указывая на меня, проговорила Ирина.

А я постаралась придать лицу как можно более непреклонное выражение. Эту тактику мы выработали по ходу и она оказалась очень удобной. Я изображала упрямую локсрей, а Ирина просто сообщала условия.

Капитан тут же согласился. Довольные, что так круто сбили цену, мы спустились по откосу следом за ним и по перекинутой доске ступили на палубу, которую закрывал навес. Навстречу выбежала кудрявая, как барашек, белая собачонка, глядя на нас умненькими внимательными глазами.

– Говорит, чтобы мы не боялись.

– А что тут бояться? Собачка не похожа на тех, что рвут людей на части.

На палубе стоял длинный стол, закрытый пестрой скатертью. На столе и по углам навеса – орхидеи в бутылках, как у нас ромашки. Красные пластмассовые стулья – по обеим сторонам стола. Палуба могла вместить человек пятнадцать.

– Ничего себе! Мы как богатые леди – вдвоем на пароходе! – повторяли мы на разные лады, устроившись на стульях, пока «капитан» заводил мотор.

Потом он перешел на нос и встал у руля. Назвать его, как и положено, штурвалом как-то не поворачивался язык – круглая железяка не тянула на столь пышный титул. Но управлялся он с ней уверенными, привычными движениями. И вид у него был вполне капитанский.

Набережная открывалась постепенно. Она и по сей день сохранила отпечаток тех лет, когда Камбоджа была колонией Франции. Трех- и четырехэтажные дома вдоль улицы, что следовала изгибам реки, с открытыми террасами на верхних этажах – сплошь ресторанчики и отели, – были заполнены иностранцами.