Но, чтобы показать свои слезы или вообще уронить хоть слезу, когда ей самой по-настоящему больно… Такого за семь лет можно по пальцам одной руки пересчитать. И почти каждый раз она плакала из-за него.
И сейчас тоже он виноват.
Потому что приехал, и теперь ей не нужно быть сильной и стойкой. Теперь она может реветь и выть, проклинать весь мир и его, в частности.
С ним она позволяла быть себе слабой. Доверяла ему свои страхи и боль. Потому что у нее был только он, а у него была только она.
Сава бы с огромным удовольствием зажал себе уши, только бы не слышать ее плач, ее боль. Но боялся разжать руки и отпустить ее.
Он никогда не отпустит ее.
Всегда будет приезжать и держать в своих руках, даже если завтра она прогонит его прочь и скажет, что ненавидит.
Он все равно будет приезжать.
Потому что, несмотря на всю ее ненависть, обиду и боль, знал: его Золотце по-прежнему его любит и нуждается в нем.
Тогда. 2010 год.
Он очнулся, хрен знает где, в каком-то чужом доме. Не сказать, чтобы его не предупредили, – Сава сам настоял на том, чтобы обезопасить отца и его больницу, – светить такие связи и рычаги давления было абсолютно глупо, с его стороны. Но найти человека, которому его отец смог бы доверять на сто процентов, было нелегко, ну и, чтобы Артем смог этого человека проверить, по-быстрому, и убедиться в его надежности тоже.
Батя часто про своих учеников рассказывал, когда им обоим выпадала возможность поговорить по душам. И одной, особо гордился.
Золотарёва Виктория – умница, красавица, отличный специалист, ас в своем деле. Сколько он про нее слышал, но никогда не думал, что выпадет шанс заглянуть в глаза этой женщине, сумевшей заслужить не только доверие, но и уважение его отца, что было, не так просто, если прикинуть.
Мысли в голове перетекали вяло, но осматривался он с явным интересом. Похоже, что увезли его за город, но на обычную летнюю дачу, домик явно не тянул.
Хоромы – семейное гнездо, не меньше. Минимум два этажа, высокие потолки, как он успел заметить, и в воздухе пахнет едой, чем-то действительно вкусным. Если эта умница-раскрасавица еще и готовить умеет, он точно на ней женится. Хоть батя порадуется.
Язык не поворачивался назвать эту женщину бабой, несмотря на то, что жизнь его по такому аду и клоаке протащила, и видал он красавиц с нутром, гнилее помойки, да и вообще от женщин мало чего хорошего ждал и видел.
Да, была парочка исключений, но именно исключений из установленного правила, не более.
Еще когда валялся в больнице и услышал ее голос, его проняло, пробрало до крови. Даже не сам голос, ее интонации, ехидные слова, подколки. Сава не мог открыть глаз и увидеть ее лицо, но отчего-то, в его воображении, она была самой красивой из всех женщин, что он видел, а красавиц он видал много, еще больше побывало в его постели.
Но только эта Золотарева чем-то зацепила. Как будто, до этого, он водил пальцами по гладкой деревянной поверхности и наткнулся на занозу, и она ему под кожу впилась, да там и осталась.
А когда увидел ее, все – пропал.
Глаза голубые, манящие, в обрамлении светлых ресниц без всякой косметики. Заостренные скулы, ровная шелковистая, на вид, кожа. Забавный нос, тонкие, но, до бешеного, безумного желания к ним прикоснуться, ощутить, на себе, эти чертовы розовые губы.
Сава, будто, спятил окончательно, помешался.
Захотел ее, как увидел этот злой, холодный взгляд.
