Да, помешать теперь ее высочеству в игре, «где каждый ход сопровождается шахом королеве», было совершенно невозможно! Бедный юноша! Ему так и не придется воспользоваться счастливым случаем, выпавшим на его долю!
Но тут, вспомнив о Ренэ, Луиза вдруг скова почувствовала на своей руке его поцелуй, и снова горячая волна обожгла ее сердце. Нет, будь что будет, а она доведет до конца взятую на себя миссию! И, собрав всю свою решимость, Луиза встала, не скрадывая шума шагов, подошла к двери и с храбростью отчаяния троекратно постучала в нее.
Генриетта Английская, герцогиня Орлеанская, пытливо и с некоторой тоской всматривалась в шахматную доску. Она не могла понять, зачем Людовик поставил коня под удар ее слона, чувствовала здесь какую-то западню, которую не могла разгадать, и заранее раздражалась при мысли, что ее партнер по обыкновению заманит ее в ловушку, чтобы потом поддразнивать женской неспособностью к шахматам.
Нет, этого торжества она не хотела, не могла ему доставить! Ее партия развивалась так хорошо до сих пор! И, усилием воли заставив себя отбросить всякие посторонние мысли и сосредоточиться на одной только игре, Генриетта сказала себе:
«Будем мыслить логически. Если он жертвует конем, значит, ему надо свести моего слона с той линии, на которой он стоит. Для чего же именно надо ему это?».
Герцогиня мысленно сняла своего слюна и постаралась представить себе, что произойдет тогда из этого для взаимоположения фигур. И вдруг внутри ее все возликовало: Боже, как это было просто и как дерзко спекулировал Людовик на ее необдуманной, порывистой игре!
Делая вид, будто она ничего не замечает, Генриетта осторожно освободила ладью, вывела своего коня и по третьему ходу, движением второго слона сразу угрожая всем главным силам противника, с ликованием воскликнула:
– Шах королеве! Ну, теперь она от меня не отвертится!
– Шах королеве, шах королеве! – рассеянно повторил Людовик, досадуя, что сам попал в ту яму, которую коварно рыл своей партнерше. – На этот раз я еще как-нибудь отверчусь, но вообще…
– Но вообще признайся, что мой «шах королеве» был подстроен очень тонко и ловко! – с торжеством воскликнула Генриетта.
Людовик оторвал взор от фигур и с тонкой улыбкой посмотрел на порозовевшую от радости герцогиню.
– Да, но тут, в сущности, нечему удивляться, – лукаво заметил он. – Ведь это – твоя специальность: направлять все свои удары на… королеву! Куда ни обернись, все ей, бедной, шах да шах! Не далее как третьего дня…
При этих словах Генриетте живо и отчетливо вспомнилась сцена, разыгравшаяся несколько дней тому назад в Фонтенебло, на маленьком интимном вечере у королевы. Мария Терезия, ревновавшая короля к его невестке и кузине,[4] умышленно уколола чем-то герцогиню, а та не осталась в долгу и тут же, хитро подстроив в разговоре западню недалекой королеве, заставила ее выставить себя в смешном, непростительно глупом виде.
– «Шах да шах»! – хмуро повторила Генриетта. – О, с каким восторгом я устроила бы ей полный, бесповоротный мат! Ах! – в приливе острой ревнивой тоски воскликнула она вдруг. – Зачем, зачем женился ты на этой толстой испанской корове![5] Почему ты не захотел рассмотреть ту страстную, всеобъемлющую, глубокую любовь, которой билось к тебе еще издавна мое сердце? Чем эта надутая испанка лучше меня? Я близка Франции по крови, я – сестра могущественного, дружественного монарха, я достаточно красива, раз сумела все-таки заронить и в твое сердце искру любви. Да, сумела, но… теперь, не тогда. О, почему, Луи, почему?
