Копьем своим Сухрабу угрожая.
Великим гневом возгорел Сухраб,
Бой сразу кончить захотел Сухраб.
Он мчался, издавая львиный рык,
И, как Азаргушасп, ее настиг,
Копьем ударил в стягивавший туго
Кушак, разорвалась ее кольчуга,—
И словно бы чоуганом – не копьем,
Как мяч, ее он вскинул над седлом.
Гурдафарид рукой в седло вцепилась,
Другой рукой за меч свой ухватилась,
И разрубила пополам копье,
И плотно села на седло свое,
И вихрем улетела в туче праха.
Ловка была она, не знала страха.
Сухраб за нею вслед погнал коня;
Он гневом омрачил сиянье дня.
Вот он настиг. И за ее спиною
Привстал и шлем сорвал с нее рукою.
Взметнулись косы, по ветру виясь,
От шлема тяжкого освободясь.
И понял витязь, полон изумленья,
Что с женщиною вышел он в сраженье.
Сказал: «Подобных девушек Иран
Сегодня шлет на боевой майдан!..
Их витязи, когда коней пускают,
Над степью пыль до облак подымают.
Но коль в Иране девы таковы,
То каковы у них мужчины-львы?»
Тут он аркан свой черный вслед метнул ей
И стан петлею туго захлестнул ей.
Сказал ей: «Луноликая, смирись
И не пытайся от меня спастись!
Хоть много дичи мне ловить случалось,
Такая лань впервые мне попалась!»
Увидев, что беда ей предстоит,
Открыла вдруг лицо Гурдафарид.
И молвила: «Не надо многих слов,
Ты – лев могучий среди храбрецов!
Подумай: с той и с этой стороны
На бой наш взгляды войск обращены…
Теперь с лицом открытым я предстала,
И разнотолков, знай, пойдет немало,
Что, мол, Сухраб до неба напылил —
В единоборство с женщиной вступил,
Копьем тяжелым с девушкою бился
Перед мужами – и не устыдился!
Я не хочу, чтобы из-за меня
Шла о Сухрабе славном болтовня.
Мир заключим, чтоб завязать язык их…
Ведь мудрость, знаешь сам, удел великих.
Теперь мой замок и мои войска —
Твои! Как клятва, речь моя крепка.
И крепость и сокровища Хаджира —
Твои. Зачем нам битва после мира?»
Сухраб, на лик прекрасный брося взгляд,
В цвету весны увидел райский сад.
Ее красой душа его пленилась
И в сердце, как в ларце, печаль укрылась.
Ответил он: «Тебя я отпущу,
Но помни: я обмана не прощу.
Не уповай на стены крепостные,
Они не выше неба, не стальные.
С землей сровняю эти стены я,
И нет против меня у вас копья».
Гурдафарид вперед – крылатым лётом —
Коня послала к крепостным воротам.
Сухраб за нею рысью ехал вслед,
Он верил, что ему преграды нет.
Тут крепости ворота заскрипели
И пропустить Гурдафарид успели.
И вновь захлопнулись и заперлись.
У осажденных слез ручьи лились,
В подавленных сердцах кипело горе,
Тонуло все в постигшем их позоре.
К Гурдафарид, со всею свитой, сам
Седобородый вышел Гуждахам,
Сказал: «О с благородным сердцем львица!
О дочь моя! Тобой Иран гордится!
Страдали мы, неравный видя бой,
Но не бесславен был поступок твой.
Ты выхода искала в честной битве,
Но враг силен. Внял бог моей молитве,—
В обмане ты спасенье обрела
И невредима от врага ушла».
Гурдафарид в ответ лишь засмеялась
И на стене высокой показалась.
Увидела Сухраба за стеной
И молвила: «Что ждешь ты, витязь мой?
Иль ожидать напрасно – твой обычай?
Увы, навек расстался ты с добычей!»
Сказал Сухраб: «О пери, пред тобой
Клянусь луной, и солнцем, и судьбой,—
Разрушу крепость! Выхода иного
Не вижу я. Тебя возьму я снова.
Как ты раскаешься в своих словах,
Когда в моих окажешься руках!
Как сожалеть ты будешь, что сначала
Ты не исполнила, что обещала!»
Гурдафарид ответила, смеясь:
«Я сожалею, о мой юный князь!
Неужто, витязь мой, не знал ты ране,
Что тюрки брать не могут жен в Иране?
