Шах-наме - страница 48



Сказал Рустам: «Здесь будешь ты внимать
Нам издали, как любящая мать».
И понесли знамена пред Рустамом,
Свирепым в гневе и в бою упрямым.
Когда Сухраба увидал Рустам,
Он дрогнул духом: «Впрямь – он воин Сам,
Ни у кого нет груди столь широкой,
Могучих плеч и выи столь жестокой…»
Сказал Рустам Сухрабу: «Отойдем,
В открытом поле ратный спор начнем».
Услыша слово честное такое,
Отъехал в степь Сухраб, взыскуя боя.
Потер ладони он, оружье взял
И так Рустаму весело сказал:
«Поедем, муж! И пусть толкуют люди
О нашем ратоборстве, как о чуде.
Иранцев и туранцев не возьмем,
Мы в поле выедем с тобой вдвоем».
Любуясь, как Сухраб взирает гордо,
Как на коне своем сидит он твердо,
Рустам сказал: «О юный витязь мой,
Над этой степью, хладной и сухой,
Как нынче тепел ветерок весенний!..
Я много на веку видал сражений.
Я не людей – драконов убивал,
И поражений в битве я не знал.
Чудовищ Нила клал я на лопатки,
Ты поглядишь – каков я буду в схватке.
В ущельях снежных гор, в волнах морей
Разил я дивов – не богатырей.
Мне звезд поток – свидетель неизменный,
Что мужеством потряс я круг вселенной.
И сколько видели боев моих,
Не меньше числят и пиров моих.
К тебе во мне вдруг жалость возгорелась,
Мне убивать тебя бы не хотелось.
Таких, как ты, не порождал Туран,
Тебе подобных не видал Иран.
В тебе мне солнце новое явилось!»
Сухраба сердце тут к нему склонилось.
Сказал Рустаму: «Молви правду мне
До основанья о твоей родне.
Скажи мне о Дастане и о Саме,
Порадуй сердце добрыми словами!
Мне кажется, что предо мной Рустам,
Заль-Зара сын, чей предок был Нейрам».
Рустам сказал: «Ты видишь не Рустама,
Я не из рода Сама и Нейрама.
Рустам ведь богатырь, Ирана свет,
А у меня венца и трона нет».
И от души Сухраба отлетела
Надежда, будто солнце потемнело.
Он молча в руку взял свое копье,
Хоть вспомнил мать и все слова ее.

Первый бой Рустама и Сухраба

Так в степь они решили отдалиться,
И на коротких копьях стали биться.
Разбились в щепы древки копий их.
Налево повернув коней своих,
Индийские мечи герои взяли
И сшиблись. Искры сыпались из стали.
Казалось, в мире Судный день настал,
Так пламень их мечей во мгле блистал.
Мечи их зазубрились, искрошились.
За палицы тогда они схватились
И сшиблись снова яростней судьбы.
Заржав, их кони встали на дыбы,
Заржали страшно в бешеном испуге,
Разорвались на витязях кольчуги.
Сломались палицы у них в руках,
Рассыпались доспехи на конях.
По телу кровь лилась. Так сшиблись дважды,
Их языки потрескались от жажды.
И стали – юноша и исполин.
Страдал отец, томился мукой сын.
О мир, как дивно круг ты совершаешь —
Ломаешь то, а это исправляешь!
В их душах не затеплилась любовь.
Далек был разум, и молчала кровь.
Онагр в степи детеныша узнает,
И рыба сердца голосу внимает,
Но человек, когда враждой кипит,
И сына от врага не отличит.
Сказал Рустам: «Я и в пучине Нила
Столь гневного не видел крокодила.
Как дивов я громил, весь знает свет,
Моя же слава здесь сошла на нет.
С юнцом каким-то сшибся я. И что же —
Он устоял против меня, – о, боже!
Устал я тяжко. В тягость мир мне стал.
Два войска смотрят, – а Рустам устал».
Когда немного отдохнули кони
От сшибок в нападенье и в погоне,
Мужи на вызов чести поднялись,
За луки медные они взялись.
Один – юнец, другой – седой и хмурый,
Они надели тигровые шкуры.
Пошли стрелять. От их пернатых стрел
Степной онагр укрыться б не успел.
Летели стрелы гуще листопада.
Скажи: «Стрелять друг в друга им отрада!»
Потом взялись они за пояса,