У меня был готовый ответ: голод, но офицер прав – зачем ему бедняга Томпт, когда в лесу полно дичи.
Я нервно поправила завязки плаща, уж больно мне не понравился испытующий взгляд мужчины.
– Не смотрите на меня так, словно это я его к себе приманила. И совсем я, – запнулась, – не вкусная.
– Видите ли, я – не эксперт в оценки вкусности мяса юных дарьет, меня в них привлекает несколько иное.
По мере осознания смысла произнесенных мужчиной слов, мои щеки начали алеть румянцем.
– Но знаете, по какой еще причине, кроме вашей гипотетической невкусности, измененный может не тронуть жертву?
Он точно издевался. В другом месте и в другое время, я бы поставила нахала на место, но без защиты семьи, что может сделать преступница? Правильно, сжать ладони до впившихся в кожу ногтей и заставить себя забыть о гордости дарьеты.
– Если жертва уже отмечена другим хищником. Вы точно не желаете мне ничего рассказать, дарьета?
Я прикрыла глаза, давая понять – разговор окончен, но офицер считал иначе.
– У меня приказ – доставить вас в столицу живой. Думаю, вы и сами в этом заинтересованы. Так что к бездне ваше упрямство, помогите мне, дарьета!
Я крепче зажмурилась. Заинтересована? Прожить еще пару-тройку дней, заполненных унижением и допросами? Живя одной лишь надеждой, что у Леона хватит сил и влияния меня спасти?
– Через два часа мы остановимся на ночлег. Советую, забыть о своем упрямстве и рассказать мне все. Поверьте, дарьета, я умею слушать.
Вот в этом я не сомневалась. Мне не только выслушают, но и вывернут жизнь наизнанку. Чужой человек станет взвешивать и оценивать мои поступки, мысли, желания. Мерзость. Ненавижу сторожевых псов.
Я задышала глубже, успокаиваясь и загоняя слезы обратно.
Измененный. Бездна, как давно это было! Сколько мне тогда исполнилось? Семь? Не важно.
Я точно знала – императорской гвардии не уничтожить до конца тварей, потому что они продолжали появляться на свет, не смотря на запрет императора. Возможно, причиной был странный гость отца, живший у нас в то время, может, еще что-нибудь, но тварь я увидела первой – черного уродца, с шипастой на загривке шерстью, с кривыми клыками, ядовитыми иглами на хвосте. Он был мокрый и едва стоял на ногах после рождения. Я испуганно собралась позвать взрослых, но монстр жалобно тявкнул, а Мизра, любимая борзая отца, закрыла его своим телом. Потом тяжело, по-человечески вздохнула и подтолкнула уродца ко мне.
Я спрятала его на чердаке в конюшне, кормила тайком мясом, пирожками и котлетами, а через три недели он выпрыгнул навстречу, стоило открыть дверь, скатился с лестницы и исчез, напоследок наградив уколом ядовитых игл в плечо. Десять дней я провалялась в горячке, выжила чудом и вот теперь… Нет, не может быть, чтобы щенок пометил меня своей жертвой. И уж тем более я не собиралась рассказывать о своей детской глупости императорскому безопаснику.
Все его домыслы о тварях… Чушь и ничего больше. Я никогда не слышала, чтобы в наших краях встречали измененных или пропадали люди. Меня никто не преследовал и не пытался съесть, а о том детском случае я вспомнила только после слов офицера. До встречи с черепом в моей жизни было так мало магии, что и говорить не стоило.
И все же какое-то странное чувство заставляло чутко прислушиваться к звукам снаружи, а в памяти вновь и вновь прокручивать столкновение с чудовищем.
Дорожный трактир явно знавал лучшие времена. Те, когда не было имперских трактов, по которым носились автокары, или те, когда люди предпочитали ездить в каретах, а не передвигаться по железной дороге. Сейчас его крашенные стены были покрыты серым налетом грязи, доски на крыльце угрожающе скрипели, а перекосившаяся дверь не закрывалась плотно, оставляя широкую щель на улицу.
