– Пошли все вон, – глухо приказал маркиз. – Девочку не трогать. Откройте окна.
Тем временем Поленька, как и описывал Тильков, потеряла сознание и, приняв сине-бордовый оттенок, совершенно обмякла. Де Конн сел на стул напротив, вынув из жилета часы. В полном молчании няня отдернула шторы, распахнула тяжелые рамы и замерла. Евгения Яковлевна, сопя и плача в платок, устроилась в уголке. Остальные удалились без толкучки и шума. Время словно остановилось. Маркиз, наконец, оторвал глаза от циферблата, встал, подошел к кроватке и неожиданно резко дунул на ребенка. Та задвигалась, издала скрипучий звук, дернула ручками, потянулась.
– Что вы сделали?! – воскликнула Евгения Яковлевна.
Она подскочила к маркизу и вцепилась в рукав его сюртука, словно в ходячую панацею на базаре, которую надо было срочно купить, поскольку товар был штучным, а количество желавших приобрести это чудо прибавлялось в геометрической прогрессии.
Де Конн еле высвободился.
– Я разбудил ее, – учтиво ответил он. – Ничего магического, поверьте мне, сударыня, в том нет… Ребенок просто пребывал в обмороке.
– Но почему так долго и так часто? – начала было плакать женщина, но под суровым взглядом маркиза замолкла.
– Попробуйте производить как можно меньше шума, слез и скандалов в ее комнатке, – глухо произнес тот и направился к выходу. – Я буду у себя…
Азабачи
Вернувшись в гостиную своих покоев, де Конн вынул из кармана черный камень и снова принялся разглядывать его у окна. Это была грубо вырезанная фигурка человека со сложенными на спине крыльями, сильно потертая, потрескавшаяся от времени и долгого ношения.
– Опять падучая? – спросила Татьяна. Она вошла за де Конном в оставленную им открытой дверь.
– Это не эпилепсия, – ответил маркиз, не оборачиваясь, – так что в лицо ей никто не плюнет…
– Плюнет… в лицо?!
Восклицание вывело де Конна из задумчивости, он встряхнулся.
– В древности плевок в лицо был своего рода священнодействием, – пояснил он, обернувшись к девушке. – Считалось, что именно так можно предотвратить переход болезни от несчастных, в том числе эпилептиков, на тело здоровых людей. Поверьте, этот омерзительный способ был самым гуманным, ибо в христианские времена больных просто сжигали…
Татьяна широко открыла свои тигриные глаза и глубоко вздохнула.
– Что это? – спросила она.
– Пока не могу сказать. Я собираюсь понаблюдать за ней пару-тройку дней… Надеюсь, ничего серьезного.
Девушка улыбнулась:
– Я о «порче» спрашивала, господин Дикон… В болезнях я ничего не смыслю.
Тот помолчал с минуту, прокрутил нижней челюстью так, будто забыл что-то пережевать, и вернул взгляд к причине всех волнений.
– Камень этот древний, и найти его можно лишь в нескольких местах планеты.
– Насколько древний?
Маркиз, как показалось Татьяне, смутился.
– Он образовался в те времена, когда человек только зарождался в божьих планах, а на земле жили драконы, – при сих словах девушка весело рассмеялась. Де Конн фыркнул: – Вы не верите в драконов?
Вопрос гостя прозвучал так же весело, как и смех Татьяны.
– Я слышала, что в прошлом году где-то в Англии девочка нашла огромные кости! Возможно, драконьи, – девушка широко расставила руки, демонстрируя размеры диковинки. – Продолжайте же! Как вы интересно рассказываете…
В ответ он сжал «порчу» в кулаке. Подождал. Прислушался. Щелкнул языком.
– Первые, кто принесли веру в магическую силу этого камня в Европу, были арабы. Именно они открыли миру его имя. Азабачи.
